Новый Мир ( № 4 2007)

Константин Крылов, главный редактор газеты “Спецназ России”, наступательный русский националист-зороастриец, статья которого, кстати, давно висела на разных интернет-сайтах (в частности,www.apn.ru

,www.kinofant.ru

), отвечает на вопрос с решительностью спецназовца. Для него Темные — порождение русского либерализма, “гаденыш с прилизанными волосами” — не кто иной, как премьер Кириенко, сцена разрушения Москвы, устроенная Егором, — иносказательное описание дефолта, а возвращение Антона Городецкого с помощью мела судьбы в 1992 год, год начала реформ, — призыв вернуться к тому месту, где страной была допущена ошибка, и сделать все по-человечески. “То есть — обойтисьбез нечисти

”. Протестный, но совсем другой смысл извлекает из финала фильма и Ирина Антанасиевич, фольклорист и историк литературы. Подробно изложив историю вампирской темы в Европе, она задается вопросом: символом чего является вампир в романах Лукьяненко и в фильме? Он слабый Иной, у него “нет никаких привилегий, которые дает сила”, а есть только вечный голод, зависимость от сильных и стремление вырваться из своего круга. (“Ты знаешь, что такое наш голод?” — спрашивает вампир Костя.) Голод и стремление вырваться из своего круга — вот что объединяет все субкультурные формирования. По мнению Антанасиевич, адресат фильмов — усталые подростки рабочих кварталов с голодными, как у вампиров, глазами. “Все это очень близко зрителю (читателю), который все еще помнит, как тяжко давалось ему его право на бутерброд <…>” (недаром в компьютерной игре “Ночной дозор” вампиры на улицах Москвы представлены в виде рокеров, панков и скинхедов).

Но большинство авторов нашего сборника в мифологии фильма видят скорее конформизм, чем протестную составляющую, и характерно, что спектр политических симпатий тут далеко не всегда имеет значение.

Не думаю, что много общего между ультралевым публицистом Алексеем Цветковым (“младшим”), приобретшим известность как один из ближайших соратников Лимонова, создателем сайтаanar.ru,и либеральным философом Олегом Аронсоном. Но подобно тому, как Цветков подозревает авторов фильма в выполнении социального заказа новой чекистской власти и “оккультной легитимизации” новой российской бюрократии, так и Аронсон находит в фильме отождествление добра с законом и властью, а зла — с беззаконием. Когда Антон пишет мелом на стене разрушенного дома “нет”, в этой отмене действия Аронсон видит помимо прочего “чиновничий страх перемен и желание присягнуть закону”.