Новый Мир ( № 5 2012)

Николая Звягинцева относят к кругу авторов, для которых в поэтическом наследии ХХ века особенно важен акмеизм: так, Дмитрий Кузьмин пишет о «деформации постакмеистического канона»[2], Илья Кукулин пользуется определением «дискрет-акмеизм», введенным Михаилом Лаптевым, предлагая использовать это название для целого направления в литературе, для которого характерно «преодоление устоявшихся культурных смыслов» как «импровизационное собирание разрозненного и играющего мира»

[3]. И оба эти критика сравнивают поэтику Звягинцева с поэтикой Андрея Сен-Сенькова, находя (при понимании значительных формальных различий) у обоих поэтов поиск «неожиданных и неочевидных взаимосвязей, пронизывающих космос»[4](Дмитрий Кузьмин), «трансформирующиеся зрительные образы» (Илья  Кукулин). Особо отмечают значимость для поэтики Звягинцева Мандельштама и Пастернака (но, кажется, легче перечислить поэтов, на которых

неповлияли Пастернак и Мандельштам, чем испытавших такое влияние). По мнению Игоря Сида, «поэзию Н. З. следовало бы прямиком отнести к метареалистической школе», с той оговоркой, что «метареализм подразумевает совмещение в каждой точке текста нескольких пространств одновременно, а здесь каждый микроучасток привязан только к одному из пространств, которые сменяют друг друга вдоль по тексту, поочерёдно»[5]

.

На новую книгу Николая Звягинцева, «Улица Тассо», уже появились отклики: отзыв Марианны Власовой[6]о презентации, посвященный в большей степени собственно сборнику, чем презентации, и абзац в обзоре Станислава Львовского «Важные книги Non/fiction и вообще декабря»

[7], на 90 процентов состоящий из цитаты из рецензии Галины Ермошиной на другую книгу Звягинцева, «Туц». Марианна Власова, в частности, замечает, что «в стихотворениях Николая Звягинцева за красиво сложенным шлейфом слов стоит отнюдь не напускная серьезность тем и проблем, которые представляют для него сущность жизни, поэт заставляет верить в их объем и напрочь позабыть о плоскостном мышлении».

Для современного читателя само собой разумеется, что за каждым образом стоит длинная цепочка ассоциаций с различными культурными явлениями, как бы постепенно накапливаемый капитал; в рамках поэтической игры Звягинцев «обнуляет» счет — чтобы получилось то, что Илья Кукулин определил как возможность «нового самоощущения в мире: не привязанного к устоявшимся кодам, но помнящего об этих кодах и готового играть с ними и с традиционными модусами отношения к человеческому опыту».