Новый Мир ( № 7 2007)

Речь идет, похоже, о серьезном кризисе моделей существования, о принципиальной проблематичности нынешних образцов для выстраивания себя. О том, как человек “посттрадиционного” общества изо всех сил изобретает традиции. О жгучей потребности его (если угодно, человека вообще) в условностях — и о неминуемых сложностях, которые вызывает необходимость этим условиям подчиняться.

Но почему обо всем этом надо говорить на материале заведомых пустяков вроде “Секса в большом городе”?

Ответ опять же напрашивается сам собой: современному человеку — даже если он интеллектуал — так всего понятнее. И потому что сериал (еще и комедия, между прочим) — вещь, по определению не претендующая ни на какую серьезность. И разумеется, потому, что он — как бы — об отношениях между полами.

“Эпохи, в которые секс делается объектом обостренного внимания культуры, — писал некогда Юрий Лотман, — время его физиологического упадка, а не расцвета”. Насчет физиологического сказать трудно, а вот о смысловом его упадке задуматься, кажется, пора. Несмотря на очевидное перепроизводство дискурса по поводу секса, то есть как раз даже вследствие этого. (Еще Ролан Барт, помнится, иронизировал, что в европейской культуре секс есть везде, кроме самого секса.) Всякий избыток дискурса — несомненный показатель культурной тревожности.

Правда, с сексом она если и связана, то явно в последнюю очередь. О нем сегодня вообще проще всего говорить. Куда проще, чем, скажем, о — не к ночи будь помянут — смысле жизни.

Очень возможно, секс — самая бестревожная, самая безопасная (или кажущаяся таковой — не важно) тема современной западной культуры. После долгого “викторианского” замалчивания, в порядке, надо полагать, реакции на него, секс еще со времен Фрейда стал превращаться в универсальное иносказание. Теперь он уже просто — универсальный язык, который годится для выговаривания едва ли не всех смыслов.

То же можно сказать и о повседневных мелочах, бытовых предметах и привычках, которых в сериале великое (и тщательно продуманное!) множество. Исследователи уделяют им ничуть не меньшее внимание, чем зрительницы. И у них есть для этого все основания: в ситуации “сбитости ролей”, проблематичности глобальных сценариев выстраивания жизни разговор на такие темы едва ли не автоматически оборачивается разговором об уделе человеческом.