Новый Мир ( № 7 2011)

И так бы все и шло себе дальше, и мы с котиком спокойно дождались бы Наталью Борисовну из Румынии, если бы я внезапно не влюбилась. Предмет моей страсти приехал из-за границы, жил в писательском поселке Переделкино в Доме творчества, и я, помимо “Сокола”, “Баррикадной” и “ВДНХ”, стала по выходным, а часто и в будни ездить на электричке еще и в Переделкино.

Посидеть же в субботу и воскресенье с котиком я просила свою бывшую сокурсницу, сценаристку, в тот период неожиданно для всех ставшую режиссершей, Татьяну Фирсову, которая делала это охотно, поскольку жила рядом, в общежитии ВГИКа, и хотела в тихой домашней обстановке на компьютере Натальи Борисовны дописать свой режиссерский сценарий.

Роман мой она не одобряла, хотя лично мне сочувствовала, поскольку и сама когда-то побывала в моей шкуре. А с котиком они неожиданно сошлись характерами, потому что, в отличие от всех нас, она большую часть жизни проводила в Киеве, где у нее была квартира, и с Людвигом Первым была знакома мало и сравнивать ей котика было не с кем. Он ей нравился сам по себе, как красивый и пушистый кот, она находила, что он добр, приветлив и романтичен, и очень удивлялась, что я этого не замечаю.

— Ну посмотри же, какие у него ушки! — говорила она громким учительским голосом, поскольку до сценарных курсов действительно работала в школе учительницей физики. — Неужели ты не видишь, что у него на ушках кисточки!

Она брала котика за передние лапы и приподнимала, чтобы подвести его ко мне поближе, и тот, глядя на меня улыбающимися глазами, с удовольствием подходил ко мне на задних лапах, как Кот в сапогах, и демонстрировал свои кисточки на ушах.

Спал он у Татьяны на груди. А поскольку она тогда была сложения весьма обширного, со всеми прилагающимися к такому телу формами, представляю, что творилось в его маленькой голове, когда он лежал на ее пышной вздымающейся, словно волна, груди! К тому же, в дополнение ко всем ее прелестям, которые я описала, она была еще и блондинкой.

Котик немедленно понял, что он нравится, что наконец-то его оценили и полюбили всей душой, и даже стал прибавлять в весе, а шерсть у него заблестела и стала как новенькая. Когда приходила Татьяна, он поднимал свой пушистый хвост трубой, что означало на его кошачьем языке большую или очень большую радость, и вприпрыжку бежал ей навстречу. Я не могла нарадоваться на их союз.

Скоро в Переделкине мои отношения забуксовали, и я проводила теперь большую часть времени в разговорах с Татьяной о непостоянстве любви.