Новый Мир ( № 7 2011)

Чего стоит хотя бы эпизод заказного убийства: киллер Сержант в рокерской курточке (с нарисованными на спине языками огня) с гитарным футляром идет по заснеженным улицам, входит во двор, сверху падает пластиковая бутылка (заказное убийство по обыденности = бытовому хамству)… Не обратив внимания на бутылку, чуть не отправившую его к праотцам, «Музыкант» сверяется с бумажкой, идет в другой двор, входит в подъезд, в квартиру, собирает винтовку, выставляет стекло… Напарник Вася между тем подгоняет запасной джип и натурально ставит под надписью: «Машины не ставить». Выходит клиент. Три выстрела: клиент, водитель, охранник… Бизон деловито усаживается за руль расстрелянной машины с тремя жмурами. Сержант уезжает на той, что оставил подельник. 6 минут. Одна неторопливо-безмятежная музыкальная композиция. Это — не кино. Это — уже музыка. Или стихи, на худой конец. Впрочем, Балабанов всегда так умел. Здесь важно, что он демонстрирует это умение между прочим, на автомате, не рассчитывая на восторженные аплодисменты публики.

Тут ненавязчиво точно каждое движение камеры. Вот едет в трамвае отец, у которого только что в печи сожгли дочь (на абсолютно неподвижном лице Майора, который еще не знает, но уже  з н а е т, — такая пронзительная боль, которую способен сыграть только великий актер), глядит в окно, камера панорамирует на какие-то дальние дымящие трубы. Все. Универсальная метафора создается одним планом, одним движением камеры. Мир-крематорий, где в каждой печке, возможно, тупо и буднично кого-нибудь жгут…

В итоге 90-е предстают на экране не пространством героической саги, а как душный, невменяемый, примитивный, животный мир, где люди с чего-то решили, что быть «нелюдьми» — нормально, круто. И в этом мире — истекает кровью герой, подобно королю Лиру, трагически перепутавший зло и добро и прозревающий, лишь похоронив любимую дочь.