Новый Мир ( № 8 2012)

«Пир в одиночку» присоединяется к орбите «романов о писателе», романов о литературе — в конечном итоге это наиболее очевидные и доступные для автора формы воспроизведения известного опыта: пережитого опыта становления. Интерес к становлению и ориентировка на интроспекцию, видимо, и были теми раздражителями, которые заставили советских критиков подобрать к прозе Киреева и других авторов «поколения сорокалетних» определение «амбивалентная». Автор термина Владимир Бондаренко не вкладывал в него отрицательного смысла. При желании можно было сказать и «диалектическая», но это подводило бы слишком близко к официозу, к которому проза Киреева или Маканина не относилась. 

Амбивалентность/двойственность определяет положение самого романа — между миром, описываемым в нем, и миром, в котором творится он. Писатель, пишущий романы, создает роман о писателе, пишущем романы, то есть работает на метауровне, обращение к которому имеет богатую традицию (некоторые современные писатели, например Джон Ирвинг, сделали это основной чертой своей поэтики). Именно эта осознанная игра уровнями — движущая сила киреевского (мета)романа. Разумеется, мы не можем говорить всерьез о тождестве между автором и героем, хотя ясно, что К-ову переданы какие-то детали биографии Киреева (например, начало литературной карьеры с поэзии, посиделки в «арбитраже»). Но трудно не почувствовать, что межуровневая связь здесь есть и что ее анализ уведет нас в область психологии литературы. Нет, в «Пире в одиночку» Киреев не стремится к нарочитому автобиографизму. Зато его безусловно интересует природа писательства, размышления о которой он передает своему герою: «Беллетрист давно заметил, что слова <…> волнуют его сильнее, нежели то, что слова эти обозначают. Они, как-никак призраки, исподволь оттесняли реальность, вынужденную проходить — и чем дальше, тем неотвратимей — жестокую цензуру языка. Пропускалось лишь то, чему находился фонетический эквивалент, словесный маленький кирпичик. Из таких вот микроскопических элементов и воссоздавался — заново! — разобранный, разрушенный, расщепленный мир». Стремление к идеалу неотрывно от критики такого стремления, припоминание сливается с мимесисом.