Новый Мир ( № 9 2007)

Олейников чем-то похож на Крылова, он пробурил какой-то такой ход, нашел какое-то такое особое место, что соседей у него просто не оказалось. Он не обэриут, как многие думают. Но совершенно особый каламбурист, полный эротического пафоса, какого-то золотовекового шалопутства, — это совсем не абсурд, не траурное кривляние, скорее это развязность остроумного человека, обладающего органикой, той индивидуальной лингвистической пластикой, которая одна может быть провокатором стиля, его необходимым условием.

 

Посвящение

Ниточка, иголочка,

Булавочка, утюг…

Ты моя двуколочка,

А я твой битюг.

Ты моя колясочка,

Розовый букет,

У тебя есть крылышки,

У меня их нет.

Женщинам в отличие

Крылышки даны!

В это неприличие

Все мы влюблены.

Полюби, красавица,

Полюби меня,

Если тебе нравится

Песенка моя.

                                                                                                             (1928)

Приметы, просто приметы, сплавленные в космос. Из этого мира (уже мира) рождается пространство и речь, нечто твердое и эфемерное, что измеряется только ими же и самой природой языка, его милым стуком — ниточка, иголочка…

Перебрасывание метафорами — это уже почти обладание, почти любовная спайка с желаемым — ты моя двуколочка. Здесь аналогия случайна, тем самым — выразительна. Почему бы не стать лошадкой, если это путь к цели — стать желанным, стать частью любовной игры.

У объекта обнаружена деталь — крылышки, — которой лишен говорящий. Это модель всякого желания, основанного на зависти и обладании, на соединении разного (не обязательно противоположного). Это чувство, этот урон (наличие синонимично отсутствию) неприличны. Все, что касается жизни тела (то есть духа), — сокровенно, и обнажение (обнаружение) — сладкая минута коитального сдвига, похожего на понимание, на ловушку, на присвоение объекта.

И вдруг, уже победивший, герой красуется, он просит, но его сомнение в своем праве лукаво — он уже присвоил и совершил, но он хочет представить победу как свободный выбор, совершенный объектом, как его произвол.Еслиздесь скорее приманка, чем условие. Помещенное в конце, оно обнаруживает мужскую модель — обратную логической, где условие задачи лежит в ее разрешении, как милый постскриптум чувства, уже цветущего, уже пахнущего розовым.

 

Андрей Николев