Новый Мир ( № 10 2000)

— ...Хороший. Мне понравился. Высокий, черный, с стеклянными дверцами. Любочка рассказывает, что он итальянский и из настоящего дерева. Как–то так она выразилась... Я не совсем понял, но постеснялся спросить. Похвалил этот шкаф. Стали оформлять мне доставку. Записали адрес. “Вы завтра будете дома?” — “Да, конечно”. — “В первой половине вам привезут”. А сам думаю: куда ж я его дену? Все забито. Потом догадался, что один стеллаж можно распилить поперек и поставить сверху на гардероб в два ряда, он влезет. А на его место шкаф... “Но праздник еще не кончился, — говорит директор, — он только начинается. Сейчас мы попросим вас, Валерий Вениаминович, быть судьей в конкурсе трех наших лучших продавщиц. Каждая из них проведет вас по всему салону, и вы должны будете оценить ее эрудицию и обаяние. И той, которая сумеет понравиться вам больше других, вы вручите приз нашей фирмы — вот это”, — и протягивает мне небольшое яблоко. Даже маленькое. Но оно было, по–моему, из чистого золота. И такое изящное. Я подумал: “Прямо Фаберже!” — хотя я Фаберже ни разу не видел. Только в альбомах. “Вы, должно быть, очень начитанный человек, — продолжает директор. — Позвольте вас спросить: вам это ничего не напоминает?” — “Что?” — “Этот конкурс, это яблоко”. — “Конечно, — говорю я. — Суд Париса”. — “Вот именно! — восклицает и делает размашистый жест в сторону камеры. — Суд Париса! Древний античный миф о том, как три богини — Гера, Афина и Афродита — спорили, кто из них прекраснее. И разрешить этот спор должен был Парис, сын троянского коня... прошу прощения, ха–ха–ха! — сын троянского

царя

. Царя, конечно! Ха–ха–ха!” — “Однако, — отозвался я, потому что все это меня озадачило. — Ведь Парис был юноша и красавец. А я, можно сказать, старец. К тому же непритязательной наружности, как вы видите. При чем же тут... По–моему, это как–то...” — “Все отлично! Все замечательно! Вы для нас самый красивый, потому что вы — наш тысячный покупатель. И что с того, что вы не молоды? Зато вы — мудрец, и вы уже доказали свою мудрость вашим тонким рассуждением о жилище. Это гораздо интереснее: ваш суд будет глубоким и оригинальным, я в этом не сомневаюсь!” — “Постойте, — прервал я, хмурясь все больше: совсем стало не по себе. — А вы отдаете себе отчет в том, что такие игры очень опасны?” — “Опасны? Что вы имеете в виду?” — “Вы забыли, что суд Париса повлек за собой колоссальные бедствия многих народов?” Это я сказал, совершенно не думая, что что–то может быть... И вдруг, к своему еще большему беспокойству, я вижу, что лицо директора опять киснет и начинает как–то мельтешить, увертываться. Правда, он сразу оправился, но от меня не укрылось... Да что ж такое?.. “Ну, в нашем случае нам нечего опасаться”, — начинает он. “Все равно, — я настаиваю. — Всякое состязание порождается завистью, самой губительной из человеческих страстей.