Новый Мир ( № 10 2000)

Крушение советской власти нанесло, казалось бы, последний удар по старой, принципиально антидемократической российской политике. В начале демократических преобразований вопрос о “первом лице” новой власти не казался сколько-нибудь значимым: речь шла всего лишь о повышении эффективности этих преобразований, потом — радикальных реформ. В фокусе общественного отторжения оказался на сей раз кастовый характер старой власти, ее принципиальная независимость от народного волеизъявления. И в результате всего Россией — впервые за всю ее тысячелетнюю историю — стало управлять первое лицо, свободно избранное всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием.

Первоначально характер взаимоотношений российского президента и избравшего его народа был действительно демократическим и не имел никакого отношения к старой самодержавной парадигме. Пост президента России, порожденный демократическим движением в РСФСР — одной из союзных республик СССР, рассматривался в тот момент как пост народного трибуна, защитника народа от “союзной бюрократии”, высшего, демократически избранного ходатая по делам народа перед “царем” (в роли которого на тот момент выступал недемократически и невсенародно избранный генсек ЦК КПСС — президент СССР). Но после распада СССР пост российского президента, для которого “всенародная избранность” была не просто декларацией, но и чуть ли не единственным действенным рычагом влияния на окружающую политическую среду, — этот пост к осени 1991 года скачком превратился в вершину иерархии исполнительной власти огромной и независимой России, в центр управления той самой бюрократией, от которой он вроде бы как должен был защищать “простых людей”. Таким образом, в должности и личности президента России, с одной стороны, воплотились надежды на практическую осуществимость реформирования системы власти, а с другой — вновь обозначился “зародыш кристаллизации” самовластия.