Новый Мир ( № 10 2000)

В

свою книгу “Сюжеты русской литературы”1 Сергей Бочаров включил, на правах особого жанра, обширные постскриптумы к ряду статей, имеющие самостоятельный, порой фундаментальный в контексте книги характер. Один из них занимает особое место: сопровождая им суровый разбор книги Татьяны Касаткиной о Достоевском, С. Бочаров предъявляет серьезные обвинения уже целому явлению, обнаруженному в современном литературоведении. Для явления характерны “демонстративно ненаучный” подход и “идеологические”2 претензии к исследуемым текстам, “недоверие” к ним и “неслышание” их, “своеобразная духовная цензура” и другие “небезобидные” “способы чтения литературы”. Название направления заимствовано С. Бочаровым у другого автора и образовало заголовок постскриптума: “О религиозной филологии”.

Издавна, по крайней мере со времен Гоголя и славянофилов, предпринимались попытки исследовать и понять то, что теперь называется русской классической литературой, как

духовный феномен

— безусловно стоящий особняком в литературе мировой. В советском литературоведении эта тема осталась, но в принципиально усеченном виде, обозначаясь как “национальное своеобразие русской литературы”. Усечению подвергся главный, именно миросозерцательный, срез темы. Универсально-человеческое содержание русской классики было непозволительно рассматривать в том религиозном — духовном, идейном, ментальном — контексте, в каком оно на деле складывалось: в контексте веры в “вечные истины” (XI, 201)3 и высшие ценности, которые понимались в России как истины христианские и ценности православные и отношение к которым определяло характер этой литературы, ее идеалы, пути и драмы.