Новый Мир ( № 10 2000)

Русской религиозной философии потому и понадобилась “работа самообоснования”, что до нее родовым признаком философии Нового времени было сознание мировоззренческой суверенности, эмансипации от религии; философия была сама себе “религия”, она вытесняла религию, и, как видим сегодня, довольно успешно. Русская же философия тем и оригинальна была, что впервые строилась на иных основаниях: оставаясь наукой, вписала себя в контекст христианской веры. С филологией дело обстоит совсем иначе: она всегда покоилась на внеположных ей мировоззренческих основаниях и в этом смысле всегда была “религиозна”: ведь и евангельское “В начале было Слово”, и просветительский Разум, и марксистские

в начале была материя

и “Религия есть опиум...” суть предметы веры; и мировоззрение научного позитивизма есть в своем роде религия; и сама наука, будь то филология или математика, родилась из представлений о бытии как устроенном целом, стало быть, имеет религиозные корни. “Религиозность” филологии — никакое не “новое” слово, скорее хорошо забытое старое, тем более поскольку речь идет о науке гуманитарной. И то явление, которому С. Бочаров посвятил свой постскриптум, — вовсе не “самоутверждение” какой-то “новой”, “религиозной” филологии, а скорее попытка самоосознания филологии в “старом” качестве: деятельности, самоназвавшейся

любовью к Логосу;

попытка об этой своей природе вспомнить, ее посильно осмыслить и осуществить, уже на основе христианского опыта — который и русскую литературу создал.