Поклонение Вертинскому в те годы требовало немалых расходов: пластинки можно было купить лишь с рук и очень дорого, так как их не прибывало, а убывало, выпущенные в 60-е годы знаменитым “Kismet’ом”, видимо, провозились с трудом, во всяком случае, на рынке, до выпуска советских “гигантов”, преобладали “колумбийские” и проч. 40 — 50-х, а то и 30-х, даже 20-х годов.
С Лисовским (я упросил) побывали на знаменитой одесской толкучке. Он искал “Желтого ангела”. Нашли. Помню золотые буквы на зеленой “колумбийской” этикетке и обязательное: “Alexandre Wertynsky (tenor)”. Продавец отнесся к Казимиру Леонидовичу с почтительностью, увидев знатока, да и 75 рублей были тогда очень серьезной суммой.
Лисовский, приобретя “Желтого ангела”, тут же выпил — и повеселел. Он был небольшого роста, с астматической грудью, запрокинутой, как у горбунов, головою, сипло-задыхающимся голосом. Под секретом объяснил, как это могло случиться, что у него, аса-вертиниста, и нет самой центровой вещи АНВ, если угодно, программной. История коллекций его вкратце такова. К концу 40-х годов Лисовский собрал по возможности полное собрание пластинок АНВ, и когда певец оказался в Новосибирске, представился ему и, разумеется, покорил своей страстью, они подружились. Выяснилось, что и сам артист не обладает чем-то или многим из того, что собрал Казимир, который и подарил автору его записи.
Подарил и начал заново собирать. Супруга же его, женщина весьма привлекательная и столь же нравная, не весьма поощряла страсть мужа, уносившую из дома значительную часть и без того необширного заработка (кроме того, подозреваю, что она не без основания сопрягала пристрастие к Вертинскому с иными несемейными наклонностями). Короче говоря, во время выяснения отношений взяла да и побросала в окно коробки с пластинками, которые, как известно, были тогда бьющимися, да еще как бьющимися.
Письма Вертинского Лисовскому опубликованы нынче в книге “Дорогой длинною” (М., “Правда”, 1990).
Ах, сокрушался я в то лето, сопровождая Казимира, слушая его рассказы, ведь всего пять лет прошло со дня смерти Александра Николаевича, ведь и я бы мог видеть его и слышать...