Новый Мир ( № 10 2000)

Должен сознаться в том, что в молодые годы я любил его прозу, охотничьи рассказы о егерях, браконьерах, затем первые из биографических, особенно о Лескове: “День крутого человека”. У Нагибина была особая репутация, а я жил в литературном кругу: рассказы о его непомерном богатстве, многочисленных браках, разгуле, что-то общее с репутацией Евтушенко, но тот накрепко был повенчан с политикой, Нагибин же как бы находился вне общественных сфер, являясь лишь книгами и фильмами. В нем чувствовалась особица, внепоколенческое сознание. Тогда были утки все парами, и к имени Евтушенко непременно присоединялся Вознесенский, а к Бондареву — Бакланов, а критика без устали составляла обоймы лейтенантов, деревенщиков, сорокалетних, Нагибин же как-то ускользал. И вот он ответил. Открытка Каплера не так меня поразила, как это письмо от руки: старик Каплер не был в таком прожекторном дыме славы и богатства, как Нагибин, а вот же — нашел время.

В письме особо он остановился на обиде, которую ему нанесли два поклонника Вертинского, из Одессы и Ленинграда: “Обрушились на меня с такой злобой, будто я унизил и втоптал в грязь их кумира”. Я разделял его недоумение: ничего поносного для АНВ в очерке “В бананово-лимонном Сингапуре”, незадолго перед тем напечатанном в “Нашем современнике”, не содержалось. Все же обида от несправедливых упреков показалась мне чрезмерной, и лишь спустя много лет, прочитав его посмертно изданный “Дневник”, я услышал ту же интонацию постоянной обиды. Более никто мне не ответил, а издательства на заявки отвечали отказом, в нашем же местном издательстве я даже нарвался на нотацию.

Директор издательства К-н был антисемитом, что само по себе и не ново. Но К-н был антисемитом истовым, поэтом антисемитизма, жидоедом по призванию. Притом крайне темным, дремучим товарищем, поднявшимся из комсомольских недр. Он не имел понятия даже о малом антисемитском наборе вроде “Протоколов сионских мудрецов” и более искал наглядных проявлений, как тогда выражались, сионизма. К примеру, завхоз издательства приобретает новые хрустальные стаканы, приносит начальству, берет К-н стакан в руки, вертит его и заметно бледнеет. “Ты где эту гадость взял?” — вопрошает он у побледневшего тож завхоза. Выяснив, что стакан произведен на местном заводе технического стекла, К-н бежит то ли в обком, то ли в КГБ, и начинается целая история с целью снять с производства стаканчики граненые с шестиконечным дном.