Одновременно Власов смело компонует цитаты, свободно лепит из фрагментов чужого текста нечто, напоминающее какое-нибудь место поэмы, создавая иллюзию “цитатности”. При этом читатель может решить, что текст поэмы действительно сплошь состоит из цитат. К примеру, Власов, комментируя фрагмент поэмы: “А я, раздавленный желанием, ждал греха, задыхаясь... Она сама — сама сделала за меня свой выбор, запрокинувшись и погладив меня по щеке своею лодыжкою. В этом было что-то от поощрения и от игры”, — утверждает, что “поэтика данного пассажа во многом позаимствована у Гамсуна” (СП, стр. 93). В новом издании это место чуть “смягчено”: “поэтика данного пассажа во многом схожа с Гамсуном” (“Вагриус”, стр. 273). Выражение “поэтика схожа с Гамсуном” оставляет много вопросов. Но это не главное: при сверке приведенной Власовым цитаты с текстом романа Гамсуна “Голод” выясняется, что первая ее часть взята со страницы 128 (“Раздавленный, я признал, что это действительно гадко...”), вторая — со страницы 149 (“она обвивает рукой мою шею... другой рукой она начинает сама расстегивать пуговицы, еще и еще...”), и наконец реплика: “Но, моя дорогая! — сказал я в замешательстве. — Я никак не пойму... право, никак не пойму, что это за игра...” — находится на стр. 151 (Гамсун Кнут. Собр. соч. Т. 1. М., 1991). Так разрозненные цитаты вырываются комментатором из контекста, а затем свободно и смело компонуются. При этом искажается смысл исходного текста: ведь у Гамсуна соблазнение так и не состоялось. В мировой литературе можно найти тысячи сцен соблазнения мужчины женщиной, и для этого не нужно нарочито “резать” и компилировать “неподходящий” текст. Этот подход сохранился в новом издании комментария без малейших изменений. Нам кажется не вполне корректным подобный способ насильственной “интертекстуализации” текстов.