Новый Мир ( № 10 2000)

Что же касается интерпретаций финала поэмы (“И с тех пор я не приходил в сознание...”), то он часто воспринимается однозначно — как смерть главного героя. Этой точки зрения придерживается и Власов, именуя мрачную четверку преследователей “убийцами” (СП, стр. 264; “Вагриус”, стр. 556). Но какие бы предположения ни высказывали специалисты, читатель должен смириться с принципиальной многозначностью подобных текстов: “...я не буду вам объяснять, кто эти четверо” (Ерофеев, стр. 132). Ведь именно “безымянность” жуткой “четверки” делает ее столь таинственной. Эта “четверка” имеет “дьявольские черты” и уже соотносилась с обликом “классиков” русской власти (Паперно И. А., Гаспаров Б. М. Встань и иди. — “Slavica Hierosolymitana”. Vol. V — VI. Jerusalem, 1981), которые сами в народном представлении не лишены сатанинских черт, и как-то перекликается с четырьмя “соседями по общежитию” (Левин Ю. И. Комментарий к поэме “Москва — Петушки” Венедикта Ерофеева. Graz, 1996, стр. 90; данный комментарий проанализирован в работе: Плуцер-Сарно А. Ю. “Бессмысленное, но ученое”. Комментарий к комментарию Ю. И. Левина к поэме В. В. Ерофеева “Москва — Петушки”. — “На посту”, 1998, № 1, стр. 49 — 51). Эта “четверка” может быть соотнесена и с “четырьмя мудаками” из бригады Венички. Власов посчитал, что здесь “возможны ассоциации и с римскими легионерами, участвовавшими в казни Иисуса Христа”, и с четырьмя апокалиптическими животными, по голосу последнего из которых появился всадник по имени смерть “и ад следовал за ним” (СП, стр. 257). Кроме всего прочего, эти “четверо” уже были сопоставлены с сатанинской булгаковской четверкой (Воланд, Фагот, Азазелло, Бегемот). Можно спорить о том, имеются или нет параллели между комментируемой поэмой и романом “Мастер и Маргарита”, где в начале мучимый жаждой персонаж пытается приобрести кружку пива, но получает отказ, а в финале сатанинская четверка забирает главного героя с собой. Но в любом случае нельзя отрицать инфернальный характер происходящего в поэме: герой встречает хвостатых собеседников — Сфинкса, Сатану. Не случайно поездка героя — 13-я, в поэме упоминается 13-я комната, 13 глотков и т. д. В пользу подобного предположения говорит и “поведение” ангелов и Господа в последней главке, где они явно противопоставляются этой “четверке”: “...ангелы надо мной смеялись. Они смеялись, а Бог молчал... А этих четверых я уже увидел...” (Ерофеев, стр. 136). Конечно, последняя сцена проецируется и на сцену распятия Христа на четырехконечном кресте (герой произносит предсмертные слова Христа, героя “пригвоздили”).