“Ну, я читаю, — метнув взгляд в сторону Кости, объявляет Линда. — Начинается так: сон 23-й.
„Связного разговора не выходит, можно только произносить слова... Я: невозможно, невозможно, я вам рада, нет, нисколько. Мох, скамейка, коридоры, светит месяц неустанно... Он: ничего тут не попишешь, невозможно — так не надо, надо что-нибудь другое, что не будет невозможно. Чайник, крепкая заварка, занавеска на окошке, карта древней Атлантиды или что-то в этом роде. Месяц дремлет над окошком, слышен звон дороги дальней. Сонатина Куперена или что-то в этом роде””.— “Что за ерунда”, — сказал Костя. “Не скажи, — насмешливо возражает Ася. — Что-то в этом есть. Ваша знакомая была весьма образованна, Анатолий Петрович”. Анатолий в ответ развел руками. “Просто ритмически организованный поток сознания. Узор из слов!” — важно произносит он. “Да, как на вашей малахитовой шкатулке”, — говорит Линда. “Она уже не наша”, — вдруг поправляет Герман. “Да, папа ее обменял вот на эти самые сны”, — ядовито говорит Надя. “Да что ты? — Линда удивлена. — И Александра Петровна позволила?” — “Александра Петровна об этом знать не знает”, — ответствует Надя. “Ой! — Линда всякое событие из Надиной жизни принимает близко к сердцу. — Александра Петровна так дорожила этой вещью! Что будет, когда она узнает!” — “Что будет — и в самом специфическом сне не приснится”, — безжалостно изрекает Надя. Отец выдавливает из себя усмешку: “Ладно, прорвемся...” Линда с сомнением качает головой. “Читать дальше?” — “Я ухожу”, — говорит Костя и подымается на ноги. Надя встрепенулась: “Сиди!” — “Кто ты такая, чтобы мне приказывать?.. Гера, дай мне пройти”. — “Герка, не пускай его!” Герман молча подвигается, и Костя уходит.