Новый Мир ( № 10 2013)

Фомичев, подумав о том, что футболист, грубиян и выдумщик Усольцев постепенно стал гадким кулаком, жлобом и вдобавок бабьим хвостом, уныло помолчал и ответил:

— Да я как-то ни с кем особенно не общаюсь. С Олегом редко видимся, работа и вообще… Из всех только с Мишей Дериведмедем иногда. Он чиновник. На достаточно приличной должности в Росприроднадзоре сейчас, чей-то зам.

— Дериведмедь… В школе ему было скучно, что ли. Неважно учился.

— Да. Он служил, а после института как-то в гору пошел. Учиться он правда никогда не любил. Но тут уж, в институте, понял, что надо. И он упрямый же, если вцепился, то не отпустит. Закончил — и повезло: быстро поднялся. Даже сам не ожидал.

— Вот как! Ну пусть заходит!

— А Володя Шелюхаев экономист. Вот. А про девчонок как-то не особенно знаю.

Гузель Тагировна улыбалась.

— Да, про Володю я знаю, он иногда бывает, заходит. Тут, представляешь, как раз вчера заезжала Настя Пьянзина. Стала такая леди! Я не узнала — вошла шикарная женщина просто…

Метаморфозы, произошедшие с Настей Пьянзиной, поразили всех, и Фомичев разделял всеобщее удивление. Все школьные годы она выглядела скучной, сероволосой («карзубой», добавил бы в прежние времена Усольцев) и к тому же ходила в бабушкином свитере. Потом вдруг она стала прекрасно выглядеть, оказалось, что у нее в высшей степени замечательная фигура, ухоженное лицо, роскошные волосы и она чрезвычайным образом следит за собой. Кроме того, было известно, что теперь она разбирается в моде и стиле, ездит в богатые места и у нее много поклонников и солнца.

Рассказ Гузели Тагировны Фомичев пропустил мимо ушей, зацепившись за мелькнувшее в нем имя Толи Богаткина. Фомичев подумал о Богаткине, об одноклассниках и ностальгически вспомнил две попойки, летнюю и зимнюю, как придворная дама вспоминает летний и зимний павильоны. Зимняя попойка была культурная. Всех принимала у себя Оля Шарова, хлебосольная и некрасивая. Товбин на кухне пил водку с Платоновым. Комаров в комнатах сношал Жупикову. В гостиной устроили веселье. Хозяйка суетилась. Когда пришли подруги Шаровой, красавец Стас благодушно спал, и струны гитары перебирал уже кто-то менее даровитый. Подруги Шаровой мерцали; ребята пили виски и настойку, которую готовил папаша Шаровой; когда кто-нибудь из них — Богаткин, или Забота, или Киквидзе, или сам Фомичев — шли в туалет, то слышали, как на кухне Товбин говорил Платонову:

— Великая литература рождается либо из ощущения господства над жизнью, либо, наоборот, из иллюзорной капитуляции перед ней.