Новый Мир ( № 11 2000)

Сборник прозы начинается с мемуарного очерка “Корни”, откуда явствует, что происхождением своим писатель — казак с Кубани, из хорошего старинного рода. Дед его вел отсчет в прошлое на тринадцать колен... Признаться, что-то подобное ожидалось, предощущалось и при первом знакомстве с прозой Крячко. Русский ХХ век только и занимался социальным выравниванием. Но к концу столетия выяснилось, что душу человека тешат любые воспоминания об издревле ведущихся особенности и исключительности. Вот и Крячко как будто дистанцируется по отношению к основной массе русского народа — подчас даже с аристократическим чувством превосходства.

Однако эта дистанция имеет, кажется, не только сословный, но и вполне личностный смысл. Крячко всегда стоял вне строя, свободно, наособицу, не совпадал ни с какой общностью и категорически чурался всякой стадности. От первого лица он пишет об этом так: “...люди переменились, общежитие первей семьи, общественное важнее личного... Мой личный опыт. Самое ценное достояние. Трудно наживать, легко пользоваться... я ставлю личное выше общественного, а всякую отдельную жизнь и свою тоже понимаю как частный эксперимент или, если угодно, первичное накопление капитала”.

Да, народ для Крячко — не авторитет. Тем более “советский народ” — продукт духовной порчи. Рассуждая о погибших в войну солдатах, писатель заметил: “Родина-мать, которую они заступили от врага, себя не жалея, оказалась страной неизвестных солдат, мертвых душ и живых трупов”. Опять же все тут врут. “...вор на воре, о чем вам и толкуют; страна такая, и ничего с ней не поделаешь”. Секретарь горкома Аминов в романе “Сцены из античной жизни” отмечает свое правление Великими Пожарами; после каждого составлялся акт о списании — и прирастал капитал Аминова. В этом вся, по Крячко, советская власть.

Человек живет для себя и для Бога, а не для народа. И не обязан он любить народ, в который прописан, как и любой другой. Любовь — чувство интимное, заставить любить нельзя. Вот, например, Крячко съездил в Грузию, не нашел там ни одной стоящей личности — и откровенно объявил, что грузинский народ в наличном состоянии ему не по нраву.