— Финансирование практически прервано! — гордо сказала Соня.
Ничего, скоро наладится, скоро правда всем понадобится: дорогой товар.
Кир шел почему–то с обиженным лицом. Что еще, интересно, надо ему? Комплимент? Запросто.
— Про доброту это ты правильно подметил. Доброта нынче во как нужна!
— Да. — Кир, так и не удовлетворенный, кинул на меня злобный взгляд. — Особенно это странно от тебя слышать!
— Пач–чему?!
— Читал я твои обои! — Кир кивнул на рулон.
Я заметался по площадке. Читал? Куда бы спрятать? Под рубаху?
Кир демонстративно ушел вниз. Я, чтоб дать ему продемонстрировать это, задержался.
— Ну что же ты? — с отчаянием сказала Соня. — Я с таким трудом пробивала тебя! Все были против! А ты хотя бы слово вякнул.
— О чем? Все же было.
— Ну… о дружбе, например. О верности. О любви, которая выдерживает все испытания… Ты что же — не веришь в это?!
— Не–а.
— Я тоже, если честно, не верю! — тесно прижавшись ко мне, жарко шепнула Соня.
Мы прошли через пустой холл, как пророки через пустыню, оказались на крыльце. Вот тут–то нас как раз ждали — особенно почему–то меня.
— Беру, Петро! — рявкнули сразу два крепыша в душных черных костюмах, схватив меня под руки. Меня–то за что? Я же ни–че–го не сказал!.. Это меня и выдало? Раскусили? — Беру, Петро! — поволокли меня под руки к машине.
— Я бы тебе помог! — Кир бежал рядом. — Но совсем не представляю, как это делать. Ты же знаешь — я непрактичный человек!
Непрактичность, доходящая до хамства.
Орлы впихнули меня в машину — сами корректно остались.
Петро, друг! Но держался суховато.
— Где ты шляешься?
— Да тут по радио не выступал, в знак протеста.
— Радио давно отключено — пора бы это знать! — вздохнул устало — мол, всем приходится заниматься. — У нас куча дел!
— Куча как–то не вдохновляет.
— Ты бы лучше там, где надо, разговаривал!
— А где?
— “Песнь о вещем Олеге” помнишь?
— А.
— Едем опознавать кости.
— А.
— Все “а” да “а”! Лучше б сам написал что–нибудь подобное!
— Ну зачем же? Уже ведь есть.
— Можно вообще пробудить в тебе что–то человеческое?! — вспылил Петр.
— Сложно будет! — вздохнул я.
— Тормози! — сказал Петр.
У небольшого раскопанного холма стояла аккуратная толпа. Сверкали телекамеры.
— Можешь хотя бы слезу пустить? Истлела уже Буква твоя, кем–то зверски убитая, — и мы знаем кем! Ну, будет слеза?! — рявкнул Петр, уже заметно зверея.
— Ну… как выдаст глаз, — сказал я скромно.
Мы пошли к толпе. Толпа расступилась, зажужжали камеры.
В свежей, черной выкопанной земле желтели лошадиные кости.
— Вот… Один юннат случайно нашел, — проговорил Петр.