Новый Мир ( № 12 2000)

Но эта догадка осталась без отклика, а мысль — без продолжения и обсуждения, ибо возобладало иное мнение: дескать, “вымышленное „застывшее” общество Латыниной... больше всего напоминает Китай времен Сунской династии” (М. Г. Вейские церемонии. — “Ex libris НГ”, 2000, 20 января). Не спорю, и впрямь напоминает. Но: издалека и ежели вприщур. И лишь до тех пор, пока, не поленившись, не освежишь в памяти предмет, то бишь историю Китая, хотя бы слегка: самое беглое и поверхностное сопоставление подлинника с его причудливым и лукавым отражением в вейском многотомнике наводит на мысль, что Латыниной страсть как нравится китайская бытовая фактура, что ей весело и приятно мастерить для персонажей вселенской трагикомедии затейливые костюмы “в китайском стиле” и украшать бесчисленные романные интерьеры искусно

(китайская работа!)

исполненными вещами и вещицами... И при этом: на уровне

длинной мысли

Вейских хроник настоящий Китай и настоящие китайцы “хрониста Ю. Л.” (в пределах данного текста) не слишком интересуют, ибо страшнее волка — опасного, наркотического плена стилизаторства — зверя для нее нет.

В том, что чистопородная, без эпатирующих выходов в куда угодно и авантажных сдвигов в самую злободневную современность историческая реконструкция неизбежно, независимо от силы дарования реставратора, оборачивается стилизацией, Латынина могла убедиться на собственном примере. Ее первые опыты в этом роде — блестящий греческий: “Клеарх и Гераклея” (“Дружба народов”, 1994, № 1) и изысканный китайский: “Повесть о благонравном мятежнике” (“Звезда”, 1996, № 3) — широкого читательского успеха, явно ожидаемого и крайне необходимого юной и дерзкой дебютантке, увы, не имели. Не исключено, что как раз по причине блестящей эрудиции и культурологической изысканности. Критики особого энтузиазма также не проявили, однако входной билет в толстожурнальную литературу автору все-таки выдали (на этих литературных широтах и по сю пору не пришли к сколько-нибудь определенному выводу в отношении стилизации: то ли и впрямь “чудо ХХ века”, как утверждал некогда Владимир Турбин, то ли “словесная мертвенность”, по слову Есенина)...