Новый Мир ( № 12 2007)

Теперь же мы, цивилизованные убийцы общих сказок, могли бы выжить, лишь отражая, усиливая сказки друг друга. Но этого, кроме меня, создателя фирмы “Эхо”, делать никто не желает — каждый хочет навязать свою в уверенности, что это у других сказки, а уж у него-то истинная правда.

И в результате все остаются ни с чем. Но я-то продержусь. Я все еще красив — глядишь, и удастся растянуть до вечера. Где меня ожидают тысяча три мои возлюбленные.

Я не могу отвергнуть ни одну из них, невзирая даже на медицинскую индульгенцию, дарованную мне Командорским. Я обречен на вечное донжуанство — на вечное служение неутоленным женским грезам давним своим преступлением, которое ничем иным не может быть искуплено.

 

Все, как всегда, началось с глупости: я обмывал в общаге возвращение с шабашки, водки, естественно, не хватило, магазины, естественно, были уже закрыты, мы, естественно, поймали такси и рванули в аэропорт, буфетчица, естественно, куда-то отлучилась, я, естественно, зашел за прилавок и начал наливать всем желающим… Все бы, может, и сошло, всю капусту, как тогда выражались, я внес, у меня карманы трещали, но я смеха ради потребовал, чтобы какой-то иностранец расплачивался долларами — а это уже было слово и дело государево…

Декан, однако, у нас был хороший мужик, фронтовик, сам когда-то гусарствовал, — он предложил мне смыть вину кровью: год отпахать учителем вечерней школы в каком-нибудь медвежьем углу: так я и оказался в поселке им. Рылеева. У нас медвежьи углы начинаются сразу же за Лиговкой, и когда я вышел из электрички, поддатые парни у платформы были точно такие же, как у нас в леспромхозе. Стояло ласковое бабье лето — я ухитрился вылететь первого сентября, приказом номер один, — и размякшие аборигены в каких-то хабэшных робах валялись на желтеющей травке, только один совершенно очумевший весельчак в проеденном ржавчиной немецком ископаемом шлеме, помирая со смеху, расстреливал дружков от бедра из невидимого шмайссера, — подобной амуниции у нас не водилось. Зато его промасленный мотоцикл “ИЖ” звался, как и у нас, “ишаком”.

— Рылеевка?.. Да я тебя за двадцать минут доброшу на своем “ишачке”! Да не ссы, я бухой еще лучше вожу, рука твердей! Ну, бздишь — так шлепай на своих двоих, завтра к утру дошлепаешь…