Но аксаковская семья вовсе не одинока и не исключительна у славянофилов. Наоборот, она скорее типична. Такова же семья
Самариных. Отец— такой же стержень семьи, как у Аксаковых, но без той нежности, которая связана с Сергеем Тимофеевичем: не — „отесенька”, как он, — а „батюшка”, „папинька” — строгий и требовательный упрямый Федор Васильевич Самарин. Но то же ощущение „отцовства”. Юрий Самарин во многомпараллеленКонстантину Аксакову: целомудренность (не знаю, до девственности ли), безбрачие, прямота. То жегнездовье(Юрий, Димитрий, Николай, Петр Федоровичи), та же семейная крепь, — передающаяся по наследству и последующему поколению. <...> Такова же семьяХомяковых:мать — деспотична не менее, скажем, матери Тургенева. Но какая разница в отношении к ней сына! Не проклятие, а сыновнее приятие такой, какая есть. Сам Хомяков — целомудренный до брака, страстно любил свою жену, Екатерину Михайловну, сестру Языкова. Это его „Наташа”, — только никем не произведенная в знаменитости, — но скромная, тихая, умолчанная, — и с честным, „нескверным ложем” до конца с обеих сторон. Ее смерть ввергла в предсмертное горе Гоголя. Хомяков остался вдовцом — в скорбном, прекрасном целомудрии (см. описание подсмотренной случайно Ю. Самариным его молитвы, „Татевск. Сб.” С. Рачинского). Семейное начало — в самой поэзии Хомякова („Детям”). <...> Нужно ли вспоминать Киреевских и Елагиных? Большое семейное гнездо. <...>
Одним словом,
„бытие”славянофилов — и „бытие” западников тут, в страшном и таинственном центребытияоколо fallos’a*, несравнимо: у славянофилов —ложе нескверно, —и отсюдасемья,у западников —скверная постель, диван или войлок —и отсюда bardelle, смесь или просто разврат. Таковы