Потому что погибший Сергунов спас меня. Он перед началом работы в сборке забрал у меня связку ключей, и, следовательно, ну никак я не мог проникнуть на подстанцию и подать напряжение, а если бы даже и подал, то — гетинакс, рукавицы и боты. Скорей докажешь удар молнии во время гигантской грозы на Альдебаране. А про связку ключей написано в протоколе осмотра, на правительственной трассе все трупы криминальные.
Про стигмы и эффекты не напишешь в объяснительных и докладных, дело прикроют, но начальникам-то — каково? И мне — как жить-то? Сидя перед сборкой, припомнив скандальчик в пивном павильоне, предположил: придет время — и нечто подобное произойдет во всесоюзном, если не в мировом масштабе.
Поднялся, пошел к себе в цех, провожаемый неласковыми взорами руководства. Стал заполнять журнал приема-сдачи дежурств — и призадумался. Что мне писать? Что произошло в силовой сборке № 5 во время замены автомата? Сердечный приступ? Что сказать жене, сыновьям, пятерым внукам погибшего? Ведь косвенно виновен же я в гибели их мужа, отца и деда… Виновен.
М-да.
Попечитель огня
Попов Сергей Викторович родился в 1962 году. Окончил Воронежский медицинский институт и Литературный институт им. А. М. Горького. Автор нескольких книг стихов и прозы. Живет в Воронеже.
* *
*
Поделом тебе — кончились все припасы,
пчелы вымерли — в дуплах черно и глухо.
Жизнь отшибная, шпанские прибамбасы —
волчьи ноги, собачий нюх да кабанье ухо.
Прозябанье зяблика, беличья суматоха,
страсть крота, червяка земляное зренье —
кровь свернулась, выветрилась эпоха
слушать листья, перебирать коренья.
И уже пришла пора обернуться ветром
по угодьям прежних своих знакомых,
кожной дрожью, облаком безответным,
сном пернатых, прихотью насекомых,
ранним сполохом, воргуля волглым бликом,
слабым светом в тесных лесных прогалах,
чехардой теней в разнотравье диком,
чередой огней на заимках малых,
редкой искрою перескочить вживую
в круговой разбег поднебесных токов,
жизнь-обжорку, чушку сторожевую,
подкупив плодами ее уроков.
* *
*
Привереда прилипчивый, душка, босяк,
многоженец с ужимками кровного денди.
Все-то дуриком, боком наперекосяк
пробегает. Не надо орать из передней
о разборках. Давай проходи и садись,
оглянись на окно в предрассветную дрему
островерхих дерев, уплывающих ввысь,
и очнись наконец. Все теперь по-другому
в переулке, запрятанном в белом дыму,
на жилплощади, прошенной на год у друга.
Не заладилась песенка. И потому
Так безмолвна и непримирима округа.
Прямо с поезда? Выпьем за переворот
как достойный финал добровольной раскачки.