«Понять направление, в каком вещь уже движется сама по себе, — значит увидеть ее смысл»
[7]. Для Афанасьевой быть — значит принимать участие в мире, воспринимая его, а воспринимать — значит осуществлять; без человека смысл вещи не раскроется ей самой. «Близость», о которой пишет Хайдеггер, любовная взаимозависимость между человеком и тем, что окружает его, заострена до неразличимости: «Я смотрю на клен и становлюсь кленом; / Я смотрю на себя и становлюсь собой».Афанасьева постоянно напоминает о том, что видеть и слышать — ответственность, что нет призвания выше, чем просто быть и, открывая глаза и слух, давать быть всему. «Человек не господин сущего. Человек пастух бытия»
[8].
Как странно: я трогаю кожу мира.
Сила, приди к нам, песня большая, приди к нам.
Горы, придите, придите, моря, снизойдите, боги.
Это стучатся люди.
А что еще может быть поводом, если не люди.
«Образ жизни («биос»), определяющийся „феорией” и ей посвященный, греки называют „биос феоретикос”, образом жизни созерцателя, вглядывающегося в чистую явленность присутствующего. <…> „Феория” сама по себе, а вовсе не только за счет ее привходящей полезности, есть завершенный образ человеческого бытия. Ибо „феория” — это чистое отношение к ликам присутствующего, которое своей явленностью затрагивает человека, являя близость богов»
[9].Человек взывает к богам, но и живущие внутри вещей боги — полая, головокружительная легкая полнота бытия, «полнота присутствия» взывает к исполнению человеком его главного долга.
Ибо внутри каждой живет светящийся шар,
Громадная правда,
Жаждущая быть названной,
Не прощающая слепоты
Не прощающая глухоты
Не прощающая немоты...
Полый шар, хрупкий и вечный, непоколебимый и неописуемый, сам ли он «чудо, так возможное сегодня», проецирует ли он это чудо — не столь важно. Эмоциональный синтаксис бьется передать невероятный подъем, экстаз; передать его напрямую, так сказать, в масштабе один к одному, — значит решиться на прямое высказывание. И оно трогает своей беззащитностью — пока не будет сделан закономерный шаг от «наива» до примитива.
Мы с шаром —
Рихтер, Седакова, Хайдеггер,
мы — Элиот, Целан и Львовский,
Фуко мы, Монк, Колтрейн
И Битлз мы — то Леннон, то Маккартни.
Мы-то думали, что чудо взаимного присутствия человека и богов возможно именно сегодня
,потому что —здесь и сейчас, а оказалось, оно возможно сегодня, потому что в сборе наконец дружная семья тех, кто воистину наделен зрением, слухом, речью: тут и Фуко, и Битлз, и Седакова с Львовским. Все свои.