Новый Мир ( № 2 2013)

И уже диссонансом звучит возвращение к детской самозабвенной игре в мяч с бабочкой и Богом.

 

Прозрачный шар в пространстве

Слышишь улитка

Звенящий шар в пространстве

Слышишь бабочка

<…>

О чудо, так возможное сегодня,

О, бабочка, улитка, мама, Боже.

 

Эта на беглый взгляд местами до сентиментальности эмоциональная поэзия по существу своему всецело рациональна. Рациональна в обоих смыслах, как с точки зрения устройства текста, так и с точки зрения его цели — вызвать мысль, а не чувство, задеть интеллект, а не интуицию. Стихи из «Полого шара» риторичны. Отдельные фразы-афоризмы, вопрошания, обращения… Вопреки мнимой субъективности перед нами никакая не лирика. «Я» обычно говорит о себе в мужском роде, как бы отстраняя всякий биографизм, но есть еще «мы», оно и религиозно-этическое, и философско-академическое, и в нем же — хайдеггеровское отрицание антропологизма.

 

Потерявшиеся во вращении слепого звука,

повторений повторов, удвоений и без того двойного —

мы присоединяем к общему шуму свой невнятный шепот,

возгласы, крики

 

Шумит земля голосами,

полон голосами воздух

 

«Человек, скорее, самым бытием брошен в истину бытия, чтобы, эк-зистируя таким образом, беречь истину бытия, чтобы в свете бытия сущее явилось как сущее, каково оно есть»[10]

. Дело, однако, в том, что эти точечные откровения сущего как сущего, прозрения бытия в его глубине и чистоте поэт форсирует. Просветление у Афанасьевой часто со сладковатым привкусом. Не хватает как развидениявещи в ее «таковости», всегда спокойного, не экстатического: увиденные вещи подменены вещами представленными. В результате — метание от сладкого к пресному, от восторженности к абстрактности. И пресловутыепростые вещи(как автор, не удержавшись, назвал одно из стихотворений) скромно уступают позиции своему велеречивому представителю, а тот говорит опять о «неведомом» и «мерцающем», но только не о них.

 

Если там кто-то знает о том,

как в дрожании воздух мерцает,

как поднимаются из земли к небу неведомые стебли,

как прорастают они в каждое тело,

 

то не тот, кто, провалившись на самое дно,

исходит гортанным криком,

а тот, кто накрывает ладонью

 

все — от этого места до линии горизонта.