— Кто тут?
— Я... странник... с фронта...
Впустила... узнала... охи, ахи, радость и слезы, самовар, расспросы, как я добиралась с Удомли...
Узнав про мою глупость, стала ругать, как дошкольницу когда-то:
— Ведь ты ж могла сгинуть там, ведь этим путем уже даже летом люди не ходят, там и лав несколько лет нет. Что тебе стоило от речки вернуться в Островно, а от Островна до Доронина километра два и от Доронина через бор до Мурова — четыре километра, ты бы так не намучилась и не рисковала... — и т. д. и т. п.
У самовара сидели родные мне люди: тетушка, ее напарница по школе учительница Антонина Дмитриевна и “Баба Долгая” — баба Иринья с двумя клыками во рту и свисающими вдоль лица седыми космами, все такая же тощая. И тетушка, и баба Иринья смолили свои цигарки. Разговорам не было конца до утра... и на следующий день. А к вечеру этого дня принесли телеграмму: “Снимаемся выезжай ждем целуем братья и сестры” (мы договаривались о телеграмме, если они начнут свертываться).
Опять ахи, охи — как доехать до Удомли, самовар на дорожку, а баба Иринья в это время раскинула свои карты, долго их изучала и наконец изрекла:
— Все будет хорошо... останешься жива и с победой прибудешь домой...
Провожать меня пошли “зимним путем”, к деревне Доронино. Расставание получилось неожиданно быстрое: как только мы вышли на центральную дорогу, вдалеке показалась повозка. Когда поравнялась с нами, тетушка попросила сидевших в санях двух мужчин довезти меня до станции — “ей очень срочно нужно!..”. Мы обнялись, и повозка меня умчала... в ночь, в неизвестность... В первом письме после этого тетушка признавалась: “Я места себе не находила: с кем и куда девчонку отправила. Лучше бы пошли мы пешком до Удомли...”
А я и дальше добиралась не просто. До Бологого доехала ранним рабочим поездом, а куда дальше? Еще тридцать километров до Куженкина... а вдруг “мои” уже снялись с места, где их тогда искать. И пошла я к военному коменданту Бологого: уставший пожилой человек долго ворчал: “Черти вас носят по тетушкиным деревням... третьего отставшего от части устраивай. Откуда я знаю, а если и знаю, почему должен говорить о дислокации части...” Потом пожалел, посадил в товарняк и велел ехать до Крестцов: “Ваши печки, укладки поездом поехали, а части пошли пешком, гляди на дорогу, авось своих узришь”, — пошутил на прощанье...