Новый мир. № 4, 2004

Во всей этой истории есть мистическое измерение, то, что извиняет мои спекуляции. У этой трагедии нет визуального эквивалента. То, что кратковременно видели они, не увидит никто никогда. Никто никогда не сфотографирует. Позитивизм убедил людей, что мир насквозь познаваем, прозрачен. Фотографическое изображение давно выступает в качестве критерия достоверности. Допустим, ангелы и бесы не оставляют отпечатков на эмульсии, значит, не существуют. Однако вот странный, неосмысленный прецедент, Кармадон: картина, обрамленная ужасом конца, потенциальный «съемщик» которой обречен. Я знаю про нее, но никогда не увижу, как это было.

Не так ли стремительно, неотвратимо является всякая смерть? Живые еще не знают, мертвые уже не говорят. Целиком заполняя расщелину, стремительно приближается бесконечность (миллионы тонн льда, песка и воды в динамике) — процесс, не оставляющий улик в историческом времени, ни на какой пленке. Бесконечность, по определению, невидима. Попробуйте вообразить атаку ледника — дело ограничится худосочной анимацией. Повторюсь: фотографически убедительный эквивалент Кармадона невозможен.

Зато можно «увидеть» перекошенные от ужаса лица людей, услышать их последние реплики. Это важно: крупный план, как соразмерный человеку, возможен, общий, как несоразмерный, — нет. Не случайно Витгенштейн описывал превращение «внутренней речи» в картинку термином «визуальная комната», подчеркивая тем самым достоверность локального.

Для сравнения: обеспеченный телевизионной технологией общий план «11 сентября» оказался до боли похож на киношные кошмары, что было многократно отмечено. Крупные планы внутри самолетов, внутри небоскреба также ужасны, но легко представимы. Можно не сомневаться, вскоре их материализует Голливуд. Непредставимый общий план Кармадона — за пределами ужаса. Свирепая, прямо-таки библейская архаика. Черная дыра эпохи высоких технологий. Недостающий элемент визуального архива.

(ТИТАНИК)

Вспомнил о Кармадоне, случайно посмотрев по телевизору вторую половину картины Джеймса Кэмерона. Картины, от которой брезгливо отмахивались наши интеллектуалы как от всего-навсего дорогостоящей мелодрамы. Очень похоже на случай Линча, описанный в моем предыдущем кинообозрении: брезговал, сторонился, полагая, что наши описывают верно. На деле очень умное, точное, великое кино. Конечно, не мелодрама, наоборот!

Итак, знаю, что сюжет исторически обеспечен: огромный корабль действительно налетел на ледяную гору, тысячи людей утонули. С сюжетами подобного рода уверенно «справляется» телевизор. Телевизор показывает двух-трех искалеченных землетрясением персов и тут же экстраполирует: «Общее число погибших в Иране — 50 тысяч». Обращаю внимание на технологию создания образа: двумя-тремя телами обозначают бесконечность. Подобная технология формирует особый, доселе не существовавший образ мира. То, что цифра погибших формально верна, не отменяет порочность стратегии.

Безответственно обобщают, статистически склеивая разное в дурную бесконечность, а потом «гарантируют» подлинность локальной картинкой, крупным планом, — вот это и есть тоталитаризм, безупречная стратегия манипуляции. Кэмерон протестует.

Главная задача стандартного фильма-катастрофы — достоверность ужасного общего плана. В пределе такие фильмы хотели бы, превратившись в хронику, совпасть с Историей. На первый взгляд, Кэмерон делает то же самое, работая с макетом «Титаника», исполненным практически в натуральную величину. Этот общий план корабля ритмически чередуется с крупными планами пассажиров. И здесь — мой первый восторг. Совсем скоро выясняется, что достоверность воссозданного до мелочей общего плана — ничто по сравнению с достоверностью планов локальных. Более того, через несколько минут после столкновения с айсбергом бросается в глаза, что воссозданный «Титаник» — всего лишь макет, наглая имитация исторической правды. Я ощущал физиологическое неудобство на общих планах корабля, я жаждал немедленного переключения на локальные человеческие сценки, но совсем не потому, что сценки хорошо придуманы и сыграны. Напротив, Кэмерон делает их едва ли не саркастически: навязчиво предсказуемыми, клишированными, полусладкими.

Невероятные качели: общий, формально самый достоверный план тонущего корабля — наглая ложь! Локальные, выполненные в соответствии с жанровыми клише человеческие сценки неожиданно обретают статус абсолютной правды. Потому что, повторюсь, для нормального человека достоверна только локальная «визуальная комната». Меж тем как История — это, согласно Гегелю, только то, что составляет существенную эпоху в развитии духа. В комнату, следовательно, не помещается.