Новый Мир ( № 5 2003)

Оговорюсь сразу: считать слоги и обсуждать силлабическую (или нет?) природу стихов Полищука я не стану. Не оттого, чтобы “в послании к другу не знал числить силлабы”, но, во-первых, об этом писано уже много и людьми, уверен, более сведущими, а во-вторых — время, когда Полищук спор о силлабике провоцировал, на мой взгляд, уже позади. Не в том смысле, что вопрос решен и исчерпан, просто принципиальная постановка его пришлась на вторую книгу стихов Полищука, где опыт восстановления силлабики в правах просто-таки декларативно обозначен уже в самом названии (которое тут необходимо привести полностью: “Страннику городскому. Семисложники. Четырнадцать страниц из дневника путешествий по странному нашему городу да пять песенок старинными семисложными стихами с прибавлением книжицы из трех стихотворений, сочиненных на том пути иными силлабическими же размерами”). Тогда уже стало очевидно, что, так сказать, “старые словесы” для Полищука — не кафтан с чужого плеча, не имитация стиля, но речь, органически свойственная этому поэту,

егоречь. Другое дело, что индивидуальная манера не перевернет — во всяком случае, пока еще не перевернула — всего строя русского стихосложения, чего, смею предположить, Дмитрию Полищуку (почему бы нет) и хотелось...

“Гиппогриф” — книга уже третья, и пафос ее — как и литературно-теоретическая подоплека, которая в книге все-таки есть, — видится теперь не в доказывании неисчерпанности силлабических возможностей русского стихосложения, но в другом, наверное, сейчас для Дмитрия Полищука более важном. И проявляющемся практически сразу, с эпиграфа...

Если бы вдруг живописец связал с головой человечьей

Конский затылок и в пестрые вырядил перья отвсюду

Сборные члены; не то заключил бы уродливо-черной

Рыбой сверху прекрасное женское тело...

К. Гораций Флакк, “К Пизонам” (1 — 4)