Как будто в местность ту открылась дверь?
Какой пустынный день! Я ничего не вижу.
По существу, ведь зренье — тоже слух,
Тот тихий, внутренний, чьим голосом приближен
Кипящий тополь и летучий пух.
Взять Анненского? Там звучит такая нота,
Такой надтреснутый созвучий ряд...
Тоску тоской накрыть — и сдвинулось бы что-то:
Интерференция, как говорят.
* *
*
Вдруг увидев семейку фиалок, увивших крыльцо
Среди сорной растительности незаметно-подробной,
Я подумала, в людном собранье вот так же прельщает лицо
С голубыми глазами и костью горячею лобной.
Если втайне понятны поступки, мотивы обдуманных слов,
Если переглянуться приятно с чужим человеком,
Дорожим впечатленьем своим, как основой основ,
Как подсказкой во тьме, новогодним подарком и снегом.
Что ж так нравится он? Удивлюсь, второпях головой
Помотаю, смеясь: не туда повернула оглобли.
Просто вера в людей здесь опору, поддержку, покой
Обретает; среда обитанья и дружеский облик.
И рука сквозь бутылочный лес и бокалов кусты
Пробирается с рюмкой в заcтольном клубящемся зное,
И срывается с губ простодушное, зряшное “ты”,
Но и “вы” ни при чем, как на свадьбе лицо должностное.
Третье что-нибудь нужно... Индивидуальный пошив...
Но отрадно заметить, что общей этической нормой
Виртуозно владеет он, самолюбиво-учтив,
Как таинственно-дикая прелесть — фиалковой формой.
* *
*
Перечисляя жизни обольщенья
И радости, в которых мы опору
Находим, он сказал о сочиненье
Стихов, луч солнца, море, гору
Назвал, и облако, и куст сирени,
И в список обольстительный поставил
Улыбку женщины... Смутясь, в колени
Уставилась я; нарушенье правил
Каких-то непредъявленных, негласных
И странно-смутных, непроизносимых
Почудилось, попранье прав неясных.
Когда бы я в условиях счастливых
Таких же точно — микрофон, эстрада —
В затихшем зале выставила чинно
Тот перечень вещей, которым рада, —
Шиповник, синева небес, мужчины
Улыбка... — как бы выглядел он дико:
Мужчина к розовым кустам в придачу!
Мы не цветы, голубка Эвридика,
Цветы — не мы: не лгут они, не плачут.
* *
*
“Ах, знаете, серьезным, сухопарым
И толстым, шустрым, всем, — она сказала, —
Я нравилась, и молодым, и старым,
Мне жаловаться вовсе не пристало,
А вот подруги не было, с которой
Младенческой беспечности приливы
Могла бы разделить, и разговора
Наивного, незрелого, как сливы
В июле... — Промелькнули иван-чая
Полянки. — С противоположным полом,
Не правда ли, иначе?” Ощущая
Вагонный столик тряский локтем голым
И глядя на летящие пейзажи,
Я думала: ничем мне не ответить
На это приглашение, и даже
Когда бы я одна была на свете,
Оглохшая трава, соски сирени