Новый Мир ( № 6 2011)

Издание вызвало у меня две ассоциации: с архитектурой и с графикой импрессионизма (Мане, Писарро). Восхитительно, что такое тяжелое и благородное явление, как архитектура, может (почти без напряжения) существовать в пространстве одного автора вместе с таким капризным и нежным явлением, как графика. Возникает ощущение расписанного пастелью (лучше темперой) города. Рая?

Цвета обложек для томов выбраны совершенно импрессионистские: ультрамарин, темный зеленый хром, лиловый и пурпурный. Вспоминается Клод Моне!

Высокая архитектура немыслима без скульптурных изображений. Есть три наиболее известных типа портретных изображений в скульптуре — рельеф, барельеф (выступающий более чем наполовину) и горельеф (примерно три четверти). В данном издании присутствуют все три, и все три типа — изображения Автора. Он, как и полагается зодчему, создает себя — но в виде зданий. И все они — автор. О чем бы ни писала Седакова — об осенней воде, о зимних праздниках, о стихах Хлебникова, о Рильке или Франциске Ассизском — она пишет о себе. Потому что она — это та пластичная теплая материя, в которой в настоящем времени и отображаются все эти явления. Она — глина, темпера, умбра, сепия.

Это исключительный и очень женственный жест. Быть средством выражения. Быть посредником. Глина в статуэтке не осознает себя глиной — она осознает себя либо святой (перевод стихотворения Малларме), либо поэтом. В чистом виде скульптурой назвать это явление тоже нельзя. В «Poetica» (том 3) и «Moralia» (том 4) много именно архитектурных деталей — и возникает мерцающий онирический ансамбль.

Архитектура — ideа fix неофициальной культуры. Достаточно открыть «Охоту на Мамонта» Виктора Кривулина, чтобы это увидеть. Аронзоновские строки «хорошо стоять вдоль неба (читай: рая)» и «ты стоишь вдоль прекрасного сада» — насквозь архитектурны. Шварцевские «извивы Москвы» и «завертья ее безнадежные» — не что иное, как архитектура. Седакова выразила ту же мысль в структуре издания. Томная, лирическая нота любования вносит в строгий архитектурный мир трогательность графики, почти детского рисунка. И оттого все издание приобретает чуть камерное звучание, что избавляет от давящей торжественности.