Резкие переломы между тьмой и светом, холодом и теплом, белым снегом и черными силуэтами прохожих описываются в зачине «Чистого понедельника»: «
Темнелмосковский серый зимний день,холоднозажигался газ в фонарях,теплоосвещалисьвитрины магазинов — иразгораласьвечерняя, освобождающаяся от дневных дел московская жизнь: гуще и бодрей неслись извозчичьи санки, тяжелей гремели переполненные, ныряющие трамваи, — всумракеуже видно было, как с шипением сыпались с проводов зеленыезвезды— оживленнее спешили поснежнымтротуарам мутночернеющиепрохожие...» (VI, 189).Сходный контраст значимо возникает и в финале рассказа: «…шагом ездил, как тогда, по
темнымпереулкам в садах сосвещеннымипод ними окнами <…>. На Ордынке я остановил извозчика у ворот Марфо-Мариинской обители: там во дворечернеликареты, видны были раскрытые двери небольшойосвещеннойцеркви <…> только я вошел во двор, как из церкви показались несомые на руках иконы, хоругви, за ними, вся вбелом, длинном, тонколикая, вбеломобрусе с нашитым на негозолотымкрестом на лбу, высокая, медленно, истово идущая с опущенными глазами, сбольшой свечойв руке, великая княгиня; а за нею тянулась такая жебелаявереница поющих, согоньками свечеку лиц, инокинь или сестер <…>. И вот одна из идущих посередине вдруг подняла голову, крытуюбелымплатом,загородив свечку рукой, устремила взглядтемныхглаз втемноту, будто как раз на меня... Что она могла видеть втемноте, как могла она почувствовать мое присутствие?» (VI, 200).Изображая в «Чистом понедельнике» архитектурный облик Москвы, Бунин тоже акцентирует внимание читателя на тех городских объектах, которые не переживут резкого перелома в новейшей истории России и падут жертвой градостроительной политики советского государства. В рассказе упоминаются уже давно уничтоженные к моменту его написания Красные ворота, храм Христа Спасителя, Иверская часовня, собор Спаса на Бору, Чудов и Зачатьевский монастыри…