Наконец, не очевидно, что все энклитики в тексте «Слова…» действительно лишены ударений: «Слово…» — текст поэтической природы, в котором прослеживается ритмическая система. В реконструкции ритмики «Слова…», принадлежащей современному языковеду В. В. Колесову
[28](тоже не сомневающемуся в древности памятника), некоторые энклитики сочтены полноударными словами. Но тогда их расположение может диктоваться не столько свойствами устной речи XII века, которые воспроизводил древний автор, сколько особенной, поэтической ритмикой текста. Реконструкция В. В. Колесова небесспорна, но учитывать ее (как и другие опыты в изучении стиха «Слова…») необходимо. А. А. Зализняк этого не делает.Интересна одна деталь. В знаменитом плаче-заклинании Ярославны, обращенном к стихиям — к ветру, к Днепру и к солнцу, закон Вакернагеля дважды нарушен. Ярославна обращается к Днепру: «О Днепре Словутицю! Ты пробилъ еси каменныя горы сквозе землю Половецкую; ты лелеялъ еси на себе Святославли носады до плъку Кобякова…»
[29]. По закону Вакернагеля энклитика глагол-связкаеси(«ты есть») в обоих случаях должна стоять после местоименияты, а не после глаголов.У А. А. Зализняка есть несколько вероятных объяснений этого казуса. Во-первых, в Ипатьевской летописи имеются примеры, когда местоимение
ты, присутствие которого портит картину, «возможно <…> не опущено в связи с тем, что оно несет некоторую эмфазу, а тогда после него возможен ритмико-синтаксический барьер, которым и объясняется позиция связки. Эмфаза не исключена и во фразах из <„>С<лова> п<олку> И<гореве”> (если понимать их как „это ты пробил…”, „это ты укачивал”…».Во-вторых, нарушение закона Вакернагеля может быть «данью церковнославянской норме» — книжный, церковнославянский язык такое нарушение допускал. В-третьих, А. А. Зализняк склонен видеть в этом нарушении след руки переписчика XVI века, и это, по его мнению, самое вероятное[30].Но любопытно, что сбой приходится на один из самых «подозрительных» фрагментов памятника. Плач Ярославны — загов
ор, призванный воздействовать на природные силы. Он проникнут живым, почти осязаемым языческим чувством. В древнерусской книжности он уникален.