Новый Мир ( № 7 2000)

Различия обусловлены характером материала. Если факты политической истории — вещь более или менее определенная (даже когда это “деза”, используемая в информационной войне), то каждый факт истории художественной представляет собой множество с размытыми границами4. Область художественно-исторических фактов включает в себя всю “остальную” историю, в том числе и политическую (ср. современное продюсирование с использованием далеких от искусства манков, как-то: походы артистов в гости к президентам, приурочивание концертных программ к визитам зарубежных политических деятелей и т. п.).

Никакой историк искусства не способен учесть все, что имеет отношение к его предмету, поскольку к его предмету имеет отношение все. Учитывает же он то, на что настроила его профессиональная школа и социальная мифология (или жажда альтернативы этим настройкам).

Та или иная конфигурация пустот (как и “густот”) в картине художественной истории сама становится историческим фактом. Не стоит относиться к пробелам истории как к прискорбному дефекту познания, ведь они — часть исторической реальности. Важно задуматься, что именно (и почему) оказалось в зоне умолчания и о чем молчат эти “белые дыры”. Ведь если история искусства парадоксально включает в себя всю историю, то в лакунах малой (художественной) памяти могут обнаружиться большие смыслы.

Музыка — одно из зияний в отечественном литературоцентричном сознании, занятом поисками национальной идеи. Не с периферийностью ли музыки в публично предъявляемой ментальности, включая и научно-культуроведческую5, связана долгоиграющая бесплодность этих поисков? В самом деле: Россия — такая герменевтическая тема, которая неустанно дискутируется, хотя новых истолкований не появляется (с малосущественными вариациями воспроизводятся известные с XIX века клише). Столбняк самоидентификации можно в конце концов понять как идентификационный признак: наша определенность в том, что мы не можем себя определить. Соответственно также в том, почему не можем.

“Умом Россию не понять” — максима, чьи многократные повторения в разных контекстах сделали ее медиатором между болтливой иронией и мистикой несказ"анного, — все же не утратила статуса информации к размышлению.

“

Умомне понять” не означает, что понимание невозможно. Формулирующему рассудку всегда предшествует коллективный пред-рассудок — самопонимание той или иной культуры. Понимание культуры “со стороны” (в том числе и со стороны ее рефлектирующего носителя) есть осознание и формализация самопонимания культуры.