В аспекте творчества “всемирность” ощущается как потребность, не имеющая и не желающая иметь какого-либо касательства к политическим вопросам. Об этом хорошо сказал Пастернак устами одного из персонажей “Доктора Живаго”: “Загадка жизни, загадка смерти, прелесть гения, прелесть обнажения, это пожалуйста, это мы понимали. А мелкие мировые дрязги вроде перекройки земного шара, это извините, увольте, это не по нашей части”. Если этот долгий разговор в духе “русских мальчиков” (впрочем, и “девочек” тоже), ведущийся из недр по меньшей мере прошлого (через считанные месяцы скажем уже — позапрошлого) века, найдется кому продолжить, если удастся сохранить прежнюю глубину дыхания, тогда у нашей страны появится какое-то будущее и на земном шаре она выделится не только своими размерами.
А политика — гора, которая в этом случае сама придет “к Магомету”.
Традиция без слов. Медленное в русской музыке
ТАТЬЯНА ЧЕРЕДНИЧЕНКО
*
ТРАДИЦИЯ БЕЗ СЛОВ.
МЕДЛЕННОЕ В РУССКОЙ МУЗЫКЕ
Три вводные констатации
Традиция у нас — жупел в квадрате. Свободомыслящая интеллигенция прозревает в ней тоталитаризм — излюбленного идола-врага, без борьбы с которым ей не хватает социальной идентичности. А охранители-патриоты помогают оппонентам в рекогносцировке: защищают традицию с людоедской агрессивностью. Вокруг традиции идет война мифов — респектабельно-маниакального и истерически-дремучего.
2. Выдающийся филолог и историк, один из последних учеников Гегеля Иоганн Густав Дройзен полагал, что “только музыка непосредственно выражает истину времени”, тогда как все остальные свидетельства эпохи — результат толкований, автоматически притягиваемых словами к историческим фактам1.
3. Музыку делают не только звуки, но и паузы. Существует закон значимого отсутствия.
Немузыкальность нашей исторической памяти
и столбняк самоидентификации
Историческая память избирательна. Образ истории всегда ангажирован: сознательно исповедуемыми и бессознательно принятыми ценностями или же прагматически проталкиваемыми оценками2. Они предшествуют отбору и истолкованию фактов3.
Художественное прошлое в нынешнем массовом сознании представлено еще более фрагментарно, чем политическая история. Что не удивительно, если сравнить эфирное время и газетные площади, уделяемые политике-экономике, с одной стороны, и культуре — с другой. Но и тот исторический образ искусства, который лепится профессионалами, дальше от полноты фактов, чем профессионально же очерчиваемая история государств.