Говорит царевна: «Вора Я поймала, да слукавил: Хвать его, а он в руке мне
Рукумертвую оставил <...> У него естьключ волшебный<...>Отпирает им он двери, И решетки, и ворота.Я не дверь ведь запертая — И хоть клад твой сберегала, Да исвой-то клад девичийНынче ночьюпрогадала»<...> Нашу дщерь ему в супруги Отдаем беспрекословно И наследником престола Признаем его любовно(пер. Л. Мея).
Но в нашем сюжете героиня сама задает слесарю задачу, устраняя посредников. Некоторая двусмысленность, впрочем, остается и даже возрастает по мере развертывания сюжета.
4
Заказом на ключ-фаллос желания героини не ограничиваются. Их, этих фольклорных желаний, у нее, — как выясняется уже из заглавия, которое давно пора выписать, «Три ключа», заодно назвав, наконец, и имя автора, поэтессы и переводчицы Марины Бородицкой, — три. Вторым становится ключ совсем иного рода:
А еще,
искусныймастер,Смастери мне
ключ скрипичный,Материнский и отцовский,
И со звоном мелодичным
К той же
связкеприкрепи.
Связка
уже встречалась нам у Кузмина, слесарь, смастеривший первый ключ, по праву переименовывается теперь вмастера, а ключ каламбурно мутирует из эротического в эстетический. Эти метаморфозы возвращают мастеру его амбивалентную невинность: поскольку превращение его самого в скрипичный ключ вряд ли может иметься в виду, постольку хотя бы частично пересматривается и его предыдущая трансфигурация в фаллос. Тем более, что теперь героиня вроде бы забывает о размерах его глаз и рук, сосредотачиваясь исключительно на его волшебном мастерстве.Семейная привязка нового ключа приблизительно читается как родство с музами и знаменует переход от любовно-житейской темы к творческой. Тем более, что «Три ключа» отсылают к одноименному пушкинскому тексту:
В степи мирской, печальной и безбрежной
Таинственно пробились три ключа:
Ключ юности, ключ быстрый и мятежный,
Кипит, бежит, сверкая и журча.
Кастальский ключ волною вдохновенья
В степи мирской изгнанников поит.
Последний ключ — холодный ключ забвенья,
Он слаще всех жар сердца утолит
[10].
Если первый, эротический, ключ Бородицкой соответствует, с вариациями, первому пушкинскому — ключу юности, то ее второй, скрипичный, естественно соотнести с его вторым — кастальским ключом вдохновения. Однако кастальскому ключу отводится следующая строфа — как третьему по счету:
А потом, чудесный слесарь,
Ключ мне выточи кастальский:
Как он выглядит, не знаю,
Но положено поэту
При себе его иметь.