Новый Мир ( № 9 2005)

Обвинения, прозвучавшие в послании, принял на свой счет Жуковский, издавший под одной обложкой с Пушкиным стихи по поводу польского восстания. По свидетельству Л. Реттеля — полученному, видимо, от самого Мицкевича, — Жуковский (способствовавший освобождению польского поэта от положения ссыльного) “жаловался, и при этом совершенно неосновательно, что Адам обманул его. Как будто Мицкевич давал какое-либо обещание или мог быть связан в своих обязанностях поляка отношением личной дружбы к Жуковскому”29. Свою позицию — вполне в его положении оправданную — Мицкевич прямо объяснит “русским друзьям”: “Пока я был в оковах, ползая как уж, я хитрил с тираном, но для вас хранил кротость голубя”.

И мягкое доброжелательство, и жесткость борца — все это есть в Мицкевиче, как он предстает в стихотворении “...Он между нами жил...”, но не как единство, а как двоение или трансформация. Так Чарский не может — точнее, не пытается — понять, каким образом один и тот же человек может быть одновременно угодником толпы и поэтическим гением, из “фигляра” превращаться во вдохновенного поэта, обнаруживать, в зависимости от обстановки, разные лица (ср. тройственный облик итальянца “в лесу... в обществе... в передней...” с впечатлением Вяземского: “Он был везде у места: в кабинете... в салоне... за приятельским обедом...”). Сам же автор повести 1835 года в подозрительном взгляде Чарского, повторю, метафорически воспроизводит свой пристрастный взгляд 1833 — 1834 годов, ищущий: что же в том Мицкевиче, какого он знал, могло соответствовать тому, каким он оказался? и нет ли для смятенных чувств, диктующих стихотворение “...Он между нами жил...”, каких-либо объективных оснований — может быть, не только личных?

Образ пушкинского Импровизатора нередко связывают с воззрениями русских шеллингианцев — любомудров, группировавшихся вокруг “Московского вестника”, в работе которого Пушкин некоторое время принимал близкое участие. Одно из положений натурфилософии Шеллинга — полярность (подобная отношениям полюсов магнита) всего сущего как гармоническая основа единства мироздания. В этой системе искусство есть высшая ступень познания, феномен же импровизации — наиболее свободный и божественный.