Что и ты сам, и бумаг
Неизменней эта мелочь
Заставляет вспоминать
Про утраченного друга
В час, когда зовет мечтать
Разгрустившаяся вьюга.
Сапунов, ты жив и там,
И влюбленность кинуть сушу.
Сапунов, ты не волнам
Отдал красочную душу:
Сапунов, ты жив во всем,
В каждой мелочи и вещи,
В каждом отзвуке земном
Слышен мне твой голос вещий.
Сапунов, сегодня мы
Новый год опять встречаем.
Неужель уста немы,
Те, чей тон незабываем.
В час волшебный, в смертный час
В новогодний, друг ушедший,
Неужель ты кинешь нас,
Как цветок кидал отцветший?
Сказка чуда нам нужна —
Дай ее вот этим сводам,
Встань! Возьми бокал вина
И [
скажи] промолви: С Новым годом!«С Новым годом!» крикнем мы,
И почтив тебя вставаньем —
Ты, кого уста немы,
Но кто жив своим молчаньем.
Единственное стихотворение без номера — «Я опять вернулся в Париж…». Скорее всего, оно должно было завершать книгу.
Последнее в авторской нумерации стихотворение — «Комета» — отмечено числом 21, и замысел общей композиции книги, таким образом, может быть связан с идеей судьбы, жребия, с игорной символикой (на игральной кости нанесена 21 точка; карточная игра «двадцать одно»). Ср. название центрального или чрезвычайно близкого к центру общей композиции стихотворения: «Игорный притон».
К теме Парижа Потемкин возвращается в последний год жизни. Саша Черный назвал в статье «Путь поэта» два поздних стихотворения набросками «горьких строк парижской, эмигрантской „Герани”» (
ИС, стр. 8). Л. А. Евстигнеева писала о «невольном вздохе», слышимом в эмигрантских стихах, не разделяя (намеренно?) стихи 1913 — 1914 («Татерзаль», «Lapin agile») и 1926 годов — «Эйфелеву башню» и «Яр»(см.: Евстигнеева Л. А. Журнал «Сатирикон» и поэты-сатириконцы. М., «Наука», 1968, стр. 258). Там же говорилось, что стихи парижского цикла 1913 года наполнились в годы эмиграции «новым смыслом» (стр. 252).
Эйфелева башня
Красит кисточка моя
Эйфелеву башню.
Вспомнил что-то нынче я
Родимую пашню.
Золотится в поле рожь,
Мух не оберешься.
И костей не соберешь,
Если оборвешься.
А за пашней синий лес
А за лесом речка.
Возле Бога, у небес,
Крутится дощечка.
На дощечке я сижу,
Кисточкой играюсь.
Эх, кому я расскажу,
И кому признаюсь?
Яр
Не помню названья — уплыло,
Но помню я весь формуляр.
Да разве в названии сила?
Пускай называется: «Яр».
Ценитель развесистой клюквы,
Веселый парижский маляр,
Две странные русские буквы
На вывеске выписал: «Яр».
И, может быть, думал, что это
Фамилия древних бояр,
Царивших когда-то и где-то, —
Две буквы, два символа: «Яр».
Окончил, и слез со стремянки,
И с песней отправился в бар…