«Малыш Геркан» вскинул отяжелевшую голову, зыркнул красным глазом и неожиданно шваркнул кулаком по столу.
– Я бог! – прорычал он. – У богов не бывает кризисов!
Леней жалостливо поджал губы.
– Не пей, а то я за тебя пе-е-ереживаю.
– Ты? За меня? – снова каркающе засмеялся полубог. – Ты приставлен, чтобы за мной следить.
Сатир подобрался и, кажется, даже немного протрезвел.
– Некрасиво с твоей стороны напоминать мне об этом, – сказал он, ни разу не сорвавшись на блеяние. – Тем более я сам тебе всё честно рассказал, как другу.
– Другу? – Геркана корёжило, будто в него вселился бес. – О какой дружбе ты говоришь, старый выпивоха? Ты следишь за мной, следишь за ним, следишь за этой лернейской гидрой Нилией…
– Не говори так, малыш Геркан, – Леней стянул с головы ушанку и нервно мял её в руках.
– А мы врём тебе! Врём о том, чем занимаемся. Мы врём тебе с первого дня, козёл! А ты и уши развесил, – Геркан снова глотнул из бокала. – Только грёбаный Зевс и мой треклятый папаша оказались умнее тебя и ни слову, ни единому твоему слову не поверили.
Леней казался раздавленным. В глазах его стояли слёзы.
– Зачем ты так говоришь? Скажи, что это неправда.
– Это правда, – жёстко отрубил Геркан. – Нет и не может быть никакой дружбы. Иди отсюда. Расскажи своему Дионису и Громовержцу, как я тебя… как я… Иди.
Сатир поднялся из-за стола и заковылял к выходу. Его нелепая ушанка осталась лежать на столе. В дверях Леней споткнулся, кувырнулся на пол и поднялся уже на четыре ноги. Глаза чёрного козла всё так же были наполнены болью:
– Прощай, маленький Геркан, – тихо проговорил козёл и вышел.
– Да и проваливай! – заорал вдруг полубог. – Очень ты мне нужен был! Без тебя обойдусь! Без вас, без всех обойдусь!
Георгий Денисович залпом опрокинул бокал, но присосался к нему на этот раз очень надолго. Кадык его ходил туда-обратно, с ритмичностью поршня от насоса. Кажется, он подливал себе в бокал прямо в процессе пития. Наконец грохнул бокалом по столу и бешено посмотрел на меня:
– Что? Тоже думаешь, что я неправ? Отвечай!
– Я думаю, что человек, готовый бросить всё из-за рефлексий, никогда не добьётся серьёзных высот, – пожал плечами я. – Чтобы достигать вершин, нужна жёсткость и решительность. Нужна упёртость.
– Ты забыл, с кем говоришь, смертный? – в пьяном голосе Геркана появилась надменность. – Я больше, чем человек! Так что не прикладывай ко мне свою низменную психологию.
– А Леней был прав. Тебе бы пора завязывать, ты уже пьян.
– Что ты знаешь о пьянстве, возница? В мире существует шестьсот шестьдесят шесть степеней алкогольного опьянения. Последние пятьдесят девять придумало чёртово отродье, чтоб довести до знакового числа, но остальные шестьсот семь – честные. Ты знаешь от силы два десятка. Не тебе меня учить. Так что…
Он сделал вялый пасс рукой и материализовал второй бокал. Сперва пустой, он наполнился до краёв раньше, чем Георгий Денисович поставил его передо мной.
– Пей, – потребовал Геркан.
И я всё-таки с ним выпил. Не знаю, зачем. Может, от того, что устал, может, потому что трезвым смотреть на его пьянство казалось омерзительным, а может, от того, что мне было безумно жаль козлорогого выпивоху Ленея, жаль до желания напиться. Сатир ведь и впрямь хорошо к нему относился, а Геркан с первого дня его цинично использовал. Должно быть, я видел тогда себя в этом обиженном грустном Ленее. Но пил почему-то в этот момент с Герканом. Почему?
Может быть, потому, что сын Диониса тоже был обижен?
Машину пришлось бросить возле дома полубога. Я шёл пешком к метро и размышлял. Срыв Георгия Денисовича не казался мне неожиданным, я давно уже понял, чего от него ждать. Полубог сам развенчал своё величие, флёр которого окончательно развеялся после сегодняшней выходки.
Полубог был слаб и капризен, и он был таким всегда. Вероятно, именно поэтому он так хотел взобраться на Олимп, и, вероятно, именно поэтому спустя столько веков он был так же далёк от этого Олимпа, как в начале своего пути. Но это растерянное существо в своём пьянстве затронуло один важный вопрос. Для чего всё это?
А ведь в конечном итоге вопрос о смысле бытия не имеет никакого отношения к философии. Это частный вопрос, на который нет и не может быть единого для всех ответа. Кто-то живёт, чтобы нагрести под себя побольше, кто-то – чтобы оставить след, кто-то просто плывёт от роддома к моргу, не особенно задумываясь. И таких людей большинство. Склонность к рефлексиям, на беду или к счастью, присуща весьма небольшой прослойке населения. Правда, иногда случаются прозрения, и думать о высших материях начинают те, кто никогда о них не задумывался. А бывает и смена курса, когда видевший смысл в личном обогащении миллионер вдруг бросает бизнес и начинает строить храмы, чтобы отмолить грехи юности. Или бежит, опять же бросив всё, в какую-нибудь Индию за высшим смыслом и его пониманием. Поняв, что прошлый ответ на вопрос «для чего?» больше не работает.
Богам в этом случае куда хуже, чем миллионерам. Они не могут бросить всё и обратиться к богу.