Но я, совершеннейший ортодокс в этом отношении, не позволила ему пренебречь элементарными условиями безопасного секса и сама, как мать, заботливо натянула желтоватый презервативчик на его вполне сносный русский фаллос, который с самым беззастенчивым, раскованным русским простодушием нацелился в меня и готов был дать, судя по первичным признакам, мощный огнеметный залп.
Когда же мы, наконец, слились в экстазе, я вдруг ощутила усложненно-своеобразный запах этого русского, разворошенного моей кипучей, бьющей, как всегда, через край энергией, - он пах весьма оригинально: вроде бы можжевельником, растоптанным на мокрой кладбищенской дорожке, а отчасти раздавленной и немножко кисленькой вишней, но где-то внутри этих основных запахов витал ещё аромат довольно породистой лошади, только что победившей в забеге. И я с наслаждением истинной гурманки вдыхала в себя все эти сложно переплетенные ароматы, и моя голова кружилась, кружилась, хотя тело, естественно, ничуть не уступало в эти моменты его надежно работающему телу ни в напоре, ни по части синхронизации.
И я вдруг обнаружила, к собственному удовольствию, слушая отдельные мурлыкания и кряхтения этого шустренького, самоотверженного в деле русского, что он только со мной, американкой, познал подлинные, обжигающие, завораживающие радости и причудливые всполохи секса. Иначе, думаю, он бы не мурлыкал и не кряхтел так продолжительно и самозабвенно.
Однако едва мы оба одинаково стойко и неудержимо мятежно сотряслись в могучем, гулком оргазме и я оправила на себе свое изрядно помятое белое платьице, как он вытащил из кармана серых брюк, брошенных прямо у порога, бело-бордовую пачку сигарет, щелкнул зажигалкой, закурил - и ни слова. Словно меня здесь с ним и не было.
Это было невероятно! Это было исключительно оскорбительно для меня! Со мной ещё никто, ни разу в жизни не позволил себе так обращаться, ни один из более чем сотни "опробованных" и отставленных! А этот! Да кто он такой, в конце концов? И я заставила себя не спешить с уходом - небрежно, свысока оглядела его унылую фигуру, сидящую на постели с сигаретой в руках, какую-то посиневшую картофелину - остаток еды на тарелке, стеклянную пепельницу, доверху набитую вонючими окурками, серо-зеленый переливчатый галстук, болтающийся на створке полуотворенного шкафа, темно-коричневые туфли с засунутыми внутрь комками синих носков...
- Ол райт! - сказала я с усмешкой и взялась за дверь, чтобы выйти.
Но тут он спохватился, бросился к шкафу, приговаривая какое-то русское слово, вероятно, обозначавшее - "сейчас, сейчас..." Мне стало любопытно, я подождала. Наконец он обнаружил, что искал. Бутылка коньяка!
И как же мы с ним напились! Пол каюты поехал у меня в одну сторону, а потолок - в другую. Он включил какую-то громкую ритмичную музыку и попытался подхватить меня для танца. Хохоча, мы рухнули на постель и сделали ещё один, на этот раз маленький, секс. Не знаю как, но я, заинтригованная, все-таки вызнала у него, почему он в первый раз так грубо поступил со мной - сел, закурил и - ни слова. И каким-то образом, собрав вместе тройку английских слов, он объяснил мне, что - думал, курил и думал, кто я такая есть - американка или англичанка.
Я так и не поняла, какое это имело для него значение. Да ведь он и сам не понял, потому что, как я наконец догадалась, с самого начала был крепко пьян.
- О! - сказала я самой себе. - О! Если он в экстремально пьяном виде способен совершать чудеса в сексуальных поединках, то как бы он выглядел, будучи абсолютно трезвым? Это, видимо, нечто...
Но что-то воистину рыцарское все-таки было в этом пьяном русском Иване - он взялся довести меня до моего номера, и мы кое-как, но проделали эту довольно сложную процедуру. Я поцеловала под конец его надбровную дугу, от которой на меня внезапно повеяло пронзительной сексапильностью, и закрыла за собой дверь. И в чем была - рухнула на постель. Я чувствовала себя как в кино - русской пьяной бабой. И вот тогда-то впервые и зародилась во мне мысль - описать все свои похождения и стать таким образом знаменитой. Уверена, не много найдется американок, которые сполна испытали ощущения пьяной русской бабы, которую только что трахал пьяный русский Иван. Не правда ли?
...Я уснула, представьте себе, с улыбкой на устах. В платье, помятом и испачканном. Впервые в жизни.
Но когда проснулась - огорчилась, что это мое любимое, легчайшее, прозрачное платье так пострадало, и я расплакалась. И только спустя минут пять догадалась, почему плачу так горько и неостановимо. А плакала я от обиды, от горькой обиды на высокого русского блондина, который оказался таким хамом и не оценил меня, не придал никакого значения ни моей американской выдающейся внешности, ни даже тому, что за мной стоит великая Америка и весь её могучий военный потенциал.
Вот тут я и раскричалась, не в силах сдержать обуревавших меня чувств: