"Новый русский" и американка

Расставаясь навек, полукитаец немножко пососал мой мизинец, но остальные пальцы почему-то не тронул. Возможно, если бы он был чистокровным китайцем — мизинцем бы не ограничился. Между прочим, он пососал отнюдь не мой мизинец на руке, а тот, что на моей ноге, естественно, предварительно сняв с моей ноги туфлю и спустив мой тончайший чулок. Странновато, конечно, так ведь в чужой монастырь со своим уставом не ходят. И если уж тебе любопытно ознакомиться с особенностями сексуальных действий всех населяющих землю племен и народов — надо все принимать без удивления и ужимок высокомерия. А в данном случае это же было очень и очень мило — сосание моего мизинца на левой ноге в течение (я успела взглянуть на часы) трех с половиной минут.

Кстати, в короткие промежутки, буквально между вздохом и выдохом, он меня немножечко повеселил рассказом о Мао Цзэдуне:

— Сокровище мое! — шептал он мне сдержанно и страстно. — Вообрази, знаменитейший Мао, которого при жизни обожествляли девятьсот миллионов китайцев и при виде его, живого, даже впадали в транс, любил отправляться в постель сразу с несколькими молоденькими женщинами. Он был уверен, и, считаю, справедливо, что активная сексуальная практика продлевает жизнь. Правда, в молодости он был уверен, что мужчина после шестидесяти уже ни на что не способен, но сам на личном опыте убедился, что это правило не для всех. Во всяком случае, не для него. Вот только, как рассказывает его личный врач, Мао мучился запорами, и через каждые два-три дня ему приходилось ставить клизму…

Мы оба от души посмеялись над незадачливостью сексуально могущего Мао и по очереди резвенько сбегали пописать и подмыться. У нас все, все получалось на удивление согласованно и прекрасно!

Так к чему я все это? Ну, конечно, к тому, что мой сексуально могучий атлет-полукитаец остался настолько доволен нашим с ним тесным, неподдельным общением, настолько благодарен мне за доставленную радость всестороннего соприкосновения, что в порыве этой самой вскипевшей благодарности чуть не откусил мой славный сладкий мизинчик на левой ноге… Воображаете?

Я же снисходительно потрепала его за ухо и удалилась в ванную комнату. Навсегда. Там, обтерев салфеткой свой мизинец, немного обслюнявленный полукитайцем, словно конфета, побывавшая во рту у ребенка, и приняла бескомпромиссное решение отправиться на русском теплоходе, идущем из Гонконга в Японию.

Так чем, чем я не устроила «нового русского» блондина, к тому же возможного грабителя и убийцу, если я вполне устроила такой первосортный секс-автомат, как хотя бы этот хваткий, удалой полукитаец? Если до этого я только и делала, что брала того, которого хотела, с интервалом самое большее в три минуты от одного моего заинтригованного взгляда до другого, лукаво-призывного?

Да, да, я — настоящая, стопроцентная американка, и все, абсолютно все мои любовные истории начинались в великолепном темпе и длились ровно столько, сколько требовалось моему жадноватому, прелестно-чудесному, искусительному, умопомрачительному телу. И я сама, сама решила ещё в свои пятнадцать, что до тридцати дам себе полную сексуальную волю, а там видно будет. Так и поступала.

А почему бы и нет? Это только ханжи способны брюзжать при виде классной молодой женщины, затянутой в модные джинсы так, что её тугая, кругленькая, аппетитная попочка выступает вперед во всей своей Богом данной прелести и кричит: «Глядите, любуйтесь, роняйте слюни, это вам полезно, господа мужчины, если, конечно, вы не импотенты!»

О, каких только горячих, восторженных слов, а часто и бесстыдных, потому что миг блаженства вынуждает к последней дикарской откровенности, не слышала я! Сколько великолепных, грациозных, размашистых определений моих достоинств потратили на меня мои осчастливленные партнеры за эти годы! Я была для них и киской, и пумочкой, и тигренком, и пантерочкой, и курочкой, и гусеничкой, и лапкой, и медузкой, и парным молочком, и клубникой со сливками, и гагачьим пухом, и…

Впрочем, остановлюсь… Но вовсе не потому, что иссякли эпитеты. И так все ясно, я думаю? Тем более что ещё существовали изысканные, порхающие, мерцающие определения отдельных частей моего тела, на что тоже отнюдь не скупились мои временные бой-френды.

Уж как только не именовали они, к примеру, мои грудки! Во-первых, они все, как один, называли их «райское наслаждение». А дальше шли вариации в зависимости от эрудиции, образования и темперамента.

— О, эти мои прелестные, тугие яблочки! — задыхаясь от алчности и любовной истомы, твердил один фирмач, специализирующийся на поставках фруктов из Марокко в Венгрию.

— О, мои чудные, увесистые гирьки! — восклицал другой, естественно, спортсмен-тяжеловес. — О, какое счастье поднять их и даже, даже… прости, моя птичка… хочется оторвать их совсем, и положить в нагрудный карман, и носить с собой на все состязания, и изредка приоткрывать карман, заглядывать туда и целовать эти чудные, восхитительные, игривые штучки!