"Новый русский" и американка

— О, эти мои нежные, обильные, трепещущие от поцелуев холмики, горочки, тортики с этой восхитительной пумпочкой, которая неизменно торчит вверх, а когда слегка охолодает — покрывается тверденькими, ужасно сексуальными, сладенькими пупырышками! — выпевал, захлебываясь настоящими слезами, как сейчас помню, владелец ресторана на Кипре.

А вот что ещё лепетали в упоении страсти эти выбитые из колеи красотой и добротностью моего тела разнокалиберные мужчины:

— О, передок! О, чудное, невыносимо чарующее, обжигающее до кишок, печенки-селезенки местечко! Схвачу и съем! И эти восхитительные кудрявенькие волосики вокруг! И эти дивные кроткие складочки, а дальше… а глубже… есть ли слова, достойные момента? — заветная дырочка! И все, абсолютно все мироздание существует только ради одной этой дырочки и крутится вокруг нее! И я, счастливейший из смертных, имею возможность трогать тут все руками, губами, а волшебную дырочку запечатывать крепко-накрепко своим жаждущим… своим нетерпеливейшим… своим неугомонным… своим, одним словом, Богом данным инструментом… К сожалению, но и ко взаимному счастью, в презервативе.

А что они лепетали о моем точеном, отменном задике?

— О, это истинное чудо природы! Это удивительное совершенство формы, когда ровным-ровнехоньки две половинки и любая из них не уступит другой ни в упругости, ни в атласной гладкости, ни в запахе спелых яблок! О, этот райский сад! О, этот бесценный, лихой, нежно-задиристый задик! О, какое счастье, что я сподобился целовать целых две прелестные, упоительные округлости!

Не стану перечислять слова, которые тратились очумевшими от счастья мужчинами на описания моих рук и ног, спины, лопаток, ключиц, подбородка, получится уж слишком долго. Но вот что они говорили относительно моих глаз и губ и частично подмышек, думаю, стоит воспроизвести.

Для чего? Да, не скрою, и для того тоже, чтобы позлить благочестивых неаппетитных девиц и молодых занудных женщин, которых никто никогда не хотел и не хочет завалить на постель, на стол, на подоконник, на стиральную машину, на пылесос потому, что от них не исходит тот возбуждающий, вдохновляющий на безумства аромат секса, греха, который свойствен истинным дочерям Евы. Пусть читают мои откровения и беснуются! В том числе, прости меня, Господи, и монахини, скрывающие в большинстве своем за постным выражением своего лица, за утрированной кротостью взгляда всего-навсего женскую ущербность, отверженность и абсолютный проигрыш там, в миру, где не нашлось на них крепкого, сексапильного, упорного мужичка, и им теперь остается с высокомерием и демонстративной брезгливостью отворачиваться даже от бойкого, легкого на подъем петуха, лихо топчущего очередную, придурошно квохчущую курицу.

Так вот что мои дорогие мужчины, ошалевшие от распиравших их чувств, сладострастно бормотали о моих глазах, губах, подмышках:

— О, эти дивные сияющие звезды! О, эти длинные шелковые реснички! О, эти розоватые, захватывающие веки! О, эта голубая, небесная радужка! О, этот темнеющий от страсти зрачок! О, эта солоноватая влага, придающая тонкий вкус всему букету сегодняшних любовных игр! Влага божественная… влага умопомрачительная… влага, имеющая свой вкус и запах в зависимости от того, где нащупал её мой трепещущий, как змеиное жало, язык — в той… неземной, божественной дырочке под опушённым холмиком… или между… между ягодиц… или в уголке твоих чарующих глаз… или… между занемогшими от желания горячими, жаркими, пылающими губами!.. А подмышки! Твоим, моя красавица, мое сокровище, подмышкам надо дарить особо сладкие, нежные, торжественные поцелуи, ибо не передать их возбуждающий, пьянящий, сокрушительный, жизнеутверждающий, освежающий аромат!