Нож

– В любом случае ты ведь знаешь, как трудно доказать вину в делах об изнасиловании, где имеется только одно слово против другого слова и нет ни свидетелей, ни улик. Меня освободят, Холе. Ты ведь знаешь, что единственный способ упрятать меня за решетку за изнасилование – это выбить из меня чистосердечное признание. Прости, Холе, но этого ты не дождешься. Однако я готов признать, что занимался сексом в общественном месте, так что у тебя, по крайней мере, есть основания наложить на меня штраф. Ну что, все еще хочешь угостить меня завтраком?

– Я сказал что-то не то? – рассмеялся Финне, пробираясь через талый снег.

Он упал на колени, и Харри поставил его на ноги и подтолкнул в сторону старых немецких бункеров.

Харри сидел на корточках возле деревянной скамейки. На полу перед собой он разложил все, что нашел, обыскивая Свейна Финне. Игральный кубик из сине-серого металла. Пара сотенных купюр и мелочь, но никаких билетов на трамвай или автобус. Нож в ножнах. У ножа были коричневая деревянная рукоятка и короткое лезвие. Острый. Мог ли он быть орудием убийства? Следов крови на ноже не заметно. Харри поднял глаза. Он сломал одну из досок, закрывающих бойницу, чтобы внутрь попадало немного света. Случалось, по тропинке прямо перед бункером проносился какой-нибудь бегун, но такое бывало только после схода снега. Никто не услышит криков Свейна Финне.

– Красивый нож, – заметил Харри.

– Я коллекционирую ножи, – ответил Финне. – У меня было двадцать шесть штук, но вы все конфисковали, помнишь? Я так и не получил их обратно.

Свет низкого утреннего солнца падал на лицо Свейна Финне и на его обнаженный мускулистый торс. Не такой накачанный, как бывает у заключенных после многократного подъема тяжестей в тесных спортивных залах, а стройный, но хорошо тренированный. Тело балетного танцовщика, подумал Харри. Ему вспомнился Игги Поп. И, как и у Игги, на теле Финне не было ни татуировок, ни каких-либо других украшений. Абсолютно чистый торс. Финне сидел на деревянной скамейке, руки прикованы к ее спинке. Харри снял с него обувь, но позволил оставить брюки.

– Помню ножи, – кивнул Харри. – А кубик тебе для чего? Играешь в кости?

– Для принятия сложных решений в этой жизни.

– Никак ты прочитал книгу Люка Райнхарта «Дайсмен, или Человек Жребия»? – удивился Харри.

– Я не читаю книг, Холе. Но ты можешь оставить кубик себе в качестве подарка от меня. Позволь судьбе решать, когда сам не можешь. И ты почувствуешь облегчение, поверь мне.

– Да неужели?

– Конечно. Представь себе, что у тебя есть желание кого-нибудь убить, но ты не можешь решиться. Значит, тебе нужна помощь. Помощь судьбы. И если кубик скажет, что ты должен убить, значит вина лежит на судьбе, рок освобождает тебя и твою волю, понимаешь? Все, что требуется, – это бросить кубик.

Прежде чем положить телефон на скамейку, Харри проверил, включена ли видеокамера. Он сделал вдох и поинтересовался:

– А ты бросал кубик, прежде чем убить Ракель Фёуке?

– Кто такая Ракель Фёуке?

– Моя жена, – пояснил Харри. – Убийство произошло десять дней тому назад, на кухне нашего дома на улице Хольменколлвейен.

Он увидел, как блеснули глаза Финне.

– Мои соболезнования.

– Хватит ломать комедию, давай рассказывай.

– А если не буду? – Финне зевнул, будто ему было очень скучно. – Что ты со мной сделаешь – принесешь автомобильный аккумулятор и приложишь его к моим яйцам?

– Аккумулятор в качестве пыточного инструмента – это миф, – заявил Харри. – Он не дает электричества.

– Откуда ты знаешь?

– Вчера вечером я читал в Интернете о методах пыток, – сказал Харри, соскребая острием ножа кожу на большом пальце. – Ведь это не боль как таковая заставляет людей сознаваться, а страх

перед болью. Но ясное дело, страх должен быть обоснованным, надо попытаться убедить жертву, что боль, которую ему готовы причинить, ограничивается лишь фантазией пытающего. А уж чего-чего, Финне, но фантазии мне не занимать.

Свейн Финне облизал толстые мягкие губы.

– Понимаю. Тебе нужны подробности?

– Причем абсолютно все.

– Единственная подробность, которую я могу тебе сообщить: я этого не делал.

Харри сжал рукоятку ножа и ударил. Он почувствовал, как поддается носовой хрящ, ощутил боль в костяшках пальцев и теплую кровь другого человека на тыльной стороне своей ладони. От боли глаза Финне наполнились слезами, а губы разомкнулись, обнажая в оскале большие желтые зубы.

– Все убивают, Холе. – Голос проповедника приобрел иное, более гнусавое звучание. – Ты, твои сослуживцы, твой сосед, но только не я. Я создаю новую жизнь; я чиню то, что вы ломаете. Я населяю мир своей плотью и кровью, людьми, которые желают добра. – Он покачал головой. – Я не понимаю, почему некоторые тратят время и силы на то, чтобы вырастить чужих детей. Взять, к примеру, хоть тебя и твоего приемного сына. Олег, кажется? Так зовут этого ублюдка? Может, все дело в том, что твое семя не имеет силы, Холе? Или ты недостаточно хорошо трахал Ракель, чтобы она понесла от тебя?