Нож

Мона, естественно, понимала, в чем загвоздка. В пункте 4.7 «Кодекса журналистской этики» пресса сама наложила на себя ограничения по использованию имен и фамилий граждан при описании достойных порицания или уголовно наказуемых деяний, особенно на ранних стадиях расследования. Если только это не было вызвано соображениями крайней необходимости. Мона помнила, какой разразился скандал, когда ее родная газета «ВГ» обнародовала имя профессора, который рассылал женщинам эсэмэски непристойного содержания. Все, конечно, понимали, что этот тип свинья, однако нервов им тогда потрепали достаточно. А вот Финне – это совсем другое дело: можно сослаться на то, что он представляет угрозу для общества и окружающим надо знать, кого следует опасаться. С другой стороны, можно ли применить к Финне формулировку из Кодекса: «нарастающая опасность нападения на беззащитных людей при серьезных преступных действиях, а также в случае рецидивов» – если он в данный момент сидит в КПЗ?

– Подождем, пожалуй, – решил редактор. – Но раздобудь список преступлений этого типа и напиши, что «ВГ» известно его имя. Так мы, по крайней мере, заработаем плюсик в списках Союза журналистов.

– Да, шеф, я именно так и написала об этом деле, статья готова. И еще у нас есть новая, ранее не публиковавшаяся фотография Ракели.

– Отлично, разнообразие не помешает.

Редактор был прав. После полутора недель активного муссирования этого дела в прессе фотографии стали повторяться.

– Может, под заголовком на первой странице разместить снимок ее мужа-полицейского? – предложил он.

Мона До заморгала:

– Вы хотите сказать, фото Харри Холе прямо под заголовком «Подозреваемый по делу Ракели Фёуке арестован»? Разве это не уведет мысли читателей не в ту степь?

Редактор пожал плечами:

– Люди прочитают статью и быстро разберутся.

Мона До медленно кивала. А что, шоковый эффект от публикации известного уродливо-красивого лица Харри Холе под таким заголовком прибавит сайту несколько тысяч кликов. И читатели простят им этот неумышленный «косяк», они всегда прощают. Никто не хочет, чтобы его обманывали по-настоящему, но люди ничего не имеют против маленькой лжи, просто для развлечения. Так почему же Моне До так не нравился этот аспект журналистской работы, в остальном ею обожаемой?

– Мона, ты меня поняла?

– Будет сделано, шеф, – заверила она и отлепилась от дверного косяка. – Это станет настоящей бомбой.

Глава 21

Катрина Братт подавила зевок, понадеявшись, что никто из трех других собравшихся за столом в кабинете начальника полиции этого не заметит. После вчерашней пресс-конференции, посвященной аресту подозреваемого по делу Ракели, у нее было много забот. А когда она наконец-то добралась до дому и улеглась в постель, малыш почти всю ночь не давал ей спать.

Катрина от души надеялась, что сегодня марафон не продолжится и можно будет передохнуть. Поскольку имя Свейна Финне ни разу не упоминалось в СМИ, наступил некий информационный вакуум, они попали в «глаз» урагана, где, по крайней мере на какое-то время, действительно стало тихо. Но день еще только начался, и невозможно было предугадать, что он принесет.

– Спасибо, что смогли так быстро принять нас, – поблагодарил Юхан Крон.

– Не за что, – кивнул начальник полиции Гуннар Хаген.

– Прекрасно. Тогда перейдем прямо к делу.

«Стандартная фраза человека, привыкшего брать быка за рога», – подумала Катрина. Потому что, хотя Юхану Крону явно нравилось выступать в свете софитов, он был прежде всего профессионалом. Знаменитый адвокат на пороге пятидесятилетия по-прежнему выглядел как бывшая жертва издевательств, как подросток-изгой, который теперь в качестве защитных доспехов использовал свою прекрасную профессиональную репутацию и с недавних пор обретенное самодовольство. Насчет жертвы издевательств Катрина прочитала в его интервью одному из глянцевых журналов. Речь шла не об обращении из серии «будем-бить-тебя-каждую-свободную-минуту», которое Катрина испытала в детстве на себе, а о том, что бедного мальчика дразнили, не приглашали на дни рождения, не принимали в игры. Иными словами, он подвергался таким же издевательствам, что и каждая вторая знаменитость (если верить их словам). Сейчас-то они охотно рассказывали об этих событиях, вызывая восторг публики своей откровенностью. Крон утверждал, что якобы решил поведать правду, чтобы облегчить долю других примерных учеников, оказавшихся в схожей ситуации. Катрина не слишком-то верила в искренность адвоката, поскольку он никогда на ее памяти не испытывал сочувствия к жертвам преступления. Хотя, возможно, именно в этом и заключался высший пилотаж. Настоящий профессионал отличается беспристрастностью и, если его клиента в чем-то обвиняют, должен обладать способностью отключить сопереживание к жертве и сфокусироваться исключительно на благе своего подзащитного. Так или иначе, Крон добился на профессиональном поприще огромных успехов, и сама Катрина проиграла многие дела, в которых выступала против него, что, признаться, мучило ее.