"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

объявлено, что Советский Союз не предоставляет политического убежища буржуям.

Тем временем закончился и срок пребывания в Москве, предусмотренный туром, и деньги, которые ушли на

оплату трех дополнительных ночевок в гостинице. Истекал и срок действия советской визы, которая стояла в

германском паспорте. Неизвестно, читал ли наш герой о пешем походе, который предпринял Лев Толстой

накануне своей смерти, но он решился на отчаянный шаг. Без рублей и документов, без карты местности и

запаса продуктов, почти без знания русского языка он пошел пешком по России.

Именно так — пошел по России, в надежде на то, что по пути найдутся добрые люди, которые приютят,

накормят, дадут работу. Единственное место, с которым Лаке хоть как-то мог связать свое советское

будущее, был колхоз «Путь Ильича». Он точно помнил, что к нему они добирались по Ярославскому шоссе.

Вот по этому шоссе,

228

ведущему точно на север, и отправился изгой Третьего рейха. Утром 29 сентября он сдал свои вещи в камеру

хранения гостиницы, захватил с собой портфель с блокнотом и словарями — и был таков.

Первый день и первая ночь не принесли с собой особых приключений. Выйдя за пределы Москвы, Лаке

решил идти не по дороге, а полями, держа направление на север. Переночевав в стогу сена, он двинулся

дальше, решив, что если уж не найдет заветного колхоза, то рано или поздно упрется в Волгу, а там

находится большой город, названный в честь «всесоюзного старосты» Михаила Калинина — в месте с таким

добрым названием ему наверняка не откажут в помощи.

В конечном счете Лаке оказался невольной жертвой индустриализации Советского Союза — не первой и не

последней. На его пути раскинулось огромное водохранилище, входившее в систему канала Москва-Волга,

только что открытого для судоходства. Оказавшись на берегу рукотворного моря, наш герой решил не

отказываться от избранного направления, а найти пути переправы. Он добрался до ближайшей пристани и на

ломаном русском языке рассказал, куда и зачем идет. В очередной раз на свет было извлечено изложение

сути дела, которое немец тщательно подготовил и записал на листке из гостиничного блокнота. Вот оно:

«Я хочу передавать меня русская милиция, так как я немец не хочу возвращаться в Германию. Я еврей и был

знаком с нееврейским девушкой. Кто-нибудь хотел доносить милиция. Поэтому мне невозможно было

проживать дома последние дни в Берлине, так как я боялся, что полиция немецкая идет арестовать меня. Ну

я не слышал ничего из Берлина и думал, что все в порядке и хотел возвращаться, когда я нашел почтовую

карточку моего друга, что милиция была дома и хотела арестовать меня. Я употребляю все усилия быть

благодарным для этого радушия».

В свою очередь, сердобольные старушки на пристани начертали на том же листке пару слов, соревнуясь с

неожиданным собеседником в грамотности: «Параход идет до самого Пирогов посатка в 5 часов». Но Лаке

решил не ждать до вечера. Он вновь пошел по берегу, решив обойти Пестовское водохранилище, и вскоре

оказался в зоне, куда местные жители предпочитали не заходить. Это были владения Дмит-лага — одного из

островов «архипелага ГУЛАГ», заключенные которого и построили «гордость социалистической

реконструкции» — канал Москва-Волга. Вряд ли на глаза Лаксу попалась заметка в газете «Франкфуртер

Цайтунг», увидевшей свет за несколько недель до его отъезда из Германии. В ней говорилось буквально

следующее: «По сей день еще можно видеть на зеленых берегах канала лагеря для арестованных с колючей

проволокой и сторожевыми дозорами... Долгое

229

время путешественники "Интуриста" еще будут наталкиваться здесь на картины, от которых начинает

щемить сердце». Корреспондент газеты Герман Перцген оказался настоящим провидцем.

Дальнейшее действие развивалось как в настоящем триллере. Бредущего по берегу иностранца в отличном

костюме и с портфелем заметили с катера водной охраны. Его вид был настолько необычен, что его приняли

за артиста, не снявшего грима и не вышедшего из образа — неподалеку находился Дом отдыха Московского

художественного театра. Тем временем Ганс Лаке увидел на берегу лодку и четверых человек вокруг нее, по

виду похожих на крестьян. Лихорадочно листая словари, он сумел умолить их переправить его на тот берег

водохранилища. Уже в лодке Лаке в очередной раз рассказал свою историю и попросил о ночлеге.

Сердобольные попутчики дали ему немного черного хлеба и объяснили ситуацию: они не крестьяне, а

заключенные, и едут не в деревню, а в лагерь.

Наш герой был уже не в том состоянии, чтобы чему-то удивляться. В лагерь так в лагерь, он заявил, что

«меня нигде не задерживали, и здесь не задержат». Можно себе представить, какое изумление это вызвало у

зэков, сидевших за мелкие уголовные преступления. Позже на допросах они признали, что необдуманно

вступили в контакт с иностранцем: «Мы разглядели его и поняли, что он не гражданин СССР, так как

ботинки его были не наши отечественные». В лодке собрался целый интернационал, символизировавший

«победу» сталинской национальной политики — немец устроился на корме, перед ним попеременно