"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

налегали на весла грузин и татарин, украинец и туркмен.

В ходе разговора заключенным Дмитлага показалось, будто пришелец специально просился к ним в лагерь

— очевидно, он рассказывал им о том, что в Германии ему грозит заключение в концлагерь. Так или иначе

четверка согласилась взять его с собой, предоставить ночлег и разделить вечернюю трапезу — тот, кому

нечего терять, скорее придет на помощь ближнему, попавшему в затруднительное положение.

На берегу у ворот лагеря лодку уже поджидал катер водной охраны. После недолгих препирательств Лакса

погрузили в него и отправили в отдел НКВД, занимавшийся охраной канала Москва-Волга. Немец даже не

успел попрощаться со своими попутчиками, которые наверняка тем же вечером рассказывали в своих

бараках об удивительной встрече, скрасившей однообразие их лагерного быта. Впрочем, рассказывать всем

четверым пришлось не только товарищам по нарам. Они были взяты в «оперативную обработку» и

неоднократно допрашивались, что же такого сказал им немец и не пытался ли он за

230

вербовать их для шпионской работы. Из протокола обыска следовало, что «при себе Лаке имел черный хлеб

лагерного происхождения», и от каждого из заключенных требовали признаний, что это именно он

поделился с врагом главной ценностью лагерной жизни.

Лакса отправили на Лубянку и допрашивали с пристрастием, насколько оно было возможно по отношению к

иностранному гражданину. Так, на один из допросов он был выведен 3 октября в 19.55 и возвращен в камеру

на следующий день в 13.15. Согласно протоколам допросов наш герой непрерывно повторял: «Я боялся, что

полиция меня арестует за близкое знакомство с немецкой девушкой», и потому принял решение любой

ценой остаться в Советском Союзе. Следователь не особенно старался раскручивать «шпионский след» —

слишком уж очевидной и даже комичной была ситуация. При Лакее были найдены и ваучер Интуриста, и

словари Лангеншейдта, но не было даже фотоаппарата. А в чемодане, оставленном в гостинице, об-

наружились только носильные вещи. Немец стойко отрицал обвинения в шпионаже, так и не рассказал он

следователю и о том, кто же поделился с ним пайкой лагерного хлеба.

Конец следствия был легко предсказуем — по обвинению в шпионаже Ганс Лаке, уроженец Берлина 1914 г.

рождения, немецкий еврей, был выслан в Германию. Он попал в одну из первых групп насильно

отправленных на родину германских граждан и пересек границу в Негорелом уже 20 января 1938 г. Как и

всем остальным, ему выдали паспорт, 10 долларов и железнодорожный билет до Варшавы. По ходатайству

германского посольства в Москве оставленный в гостинице чемодан, равно как и два томика словаря, были

разысканы и отправлены владельцу. Злой насмешкой выглядела надпись на обложке ваучера «Интуриста»,

который сопровождал Лакса в его поездке по Советскому Союзу: «Напишите нам после Вашего

возвращения, остались ли Вы довольны путешествием и что Вам больше всего понравилось».

Семья Борош: ОНИ ИСКАЛИ СПАСЕНЬЯ, А НАШЛИ СМЕРТЬ

На момент ареста 29 июля 1937 г. проживавшему в подмосковных Химках рабочему Тормозного завода

имени Кагановича Карлу Ворошу было 45 лет. Его биография к тому моменту вместила в себя такое

количество событий, что по ней можно было бы составить хрестоматийный образ пролетария-коммуниста,

«солдата партии». Родившийся в потомственной семье гамбургских рабочих, Карл Борош

231

уже в 18 лет стал членом Социал-демократической партии Германии. На судоверфи «Вулкан», где он начал

свой трудовой путь, эта партия имела достаточно крепкие позиции. Опираясь на поддержку квали-

фицированных рабочих, СДПГ уверенно шла к заветной цели — завоеванию парламентского большинства.

Начало Первой мировой войны подорвало казавшуюся незыблемой мирную поступь общественного

прогресса, вновь обратила внимание масс к радикальным идеям как левого, так и правого толка.

Карл Борош остался верен традициям рабочего движения. Его дважды призывали в ряды действующей

армии, он сражался на Западным фронте. После тяжелого ранения в июне 1915 г. он вернулся на свой завод, но ненадолго — в 1918 г. германскому командованию понадобились последние резервы для «решающего

рывка к победе», и Борош вновь оказался в окопах, на сей раз вплоть до капитуляции. Сразу же по

возвращении из армии он вступил в только что образованную Коммунистическую партию Германии,

обещавшую не заниматься парламентским кретинизмом, а поставить все на карту всемирной пролетарской

революции.

Это вполне соответствовало характеру Бороша. В ходе одного из допросов на Лубянке он показал, что с

родителями «с 1915 г. никакой связи по политическим соображениям не поддерживал, поскольку мой отец

Вильгельм Борош являлся социал-демократом и враждебно относился ко мне как к последователю Карла

Либкнехта». Шанс перевернуть обыденное течение жизни представился революционно настроенным

рабочим Германии осенью 1923 г., когда страна достигла пика послевоенного кризиса. Но принятое в

Москве решение о вооруженном восстании ограничилось лишь рядом локальных выступлений. В