"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

воду концы шпионских «клубков». В Днепропетровской области, например, того или иного иностранного

специалиста первоначально приговаривали к высылке из СССР, а затем превращали его в «осужденного

резидента германской разведки», вызов которого в процессе следствия не представлялся возможным243.

Весной 1938 г. роль резидентов отводилась либо уже приговоренным, либо находившимся под следствием

немцам. Им в протоколы допросов просто вписывали завербованных ими шпионов-новичков, ориентируясь

на служебные и личные связи. Если тот или иной человек был уже расстрелян, в деле просто помечалась

«первая кате

212 Крюгер выехал из СССР 4 мая 1936 г., в архивно-следственных делах выступал в роли резидента Фрица Банда, Владимира

Маркузе и еще нескольких немцев, работавших на «Оргаметалле».

'мз Ченцов В. В. Указ. соч. С.

116.

145

гория» и вопрос о проверке закрывался сам собой. В редких случаях осужденных вызывали для

передопросов из лагерей, если это позволяло сконструировать масштабную шпионскую сеть.

В качестве мест, где шел обмен шпионской информацией, чаще всего назывались Центральный телеграф,

кафе «Спорт» на улице Горького, клуб иностранных рабочих. Явочной квартирой стал даже подпольный

«отель на час» с единственной комнатой, которую одна предприимчивая москвичка сдавала немцам, не

имевшим собственных квартир, для встреч с их подругами. На явные нелепицы не обращали особого

внимания — так, Гильдебранд Штаудингер признался, что был завербован в немецком клубе сотрудником

германского посольства. Конечно, никто из дипломатов Третьего рейха не мог в здравом уме появиться в

клубе, носившем имя Эрнста Тельмана, но иначе пенсионера никак не удавалось «привязать» к шпионской

сети. Еще один пенсионер, находившийся на содержании МОПР, Генрих Финкемейер, признался, что

добытую информацию направлял обычным письмом на адрес в Голландии. Иногда следователь не проявлял

должной фантазии, и отмечал в деле, что шпионские сведения передавались «неустановленному лицу» (Курт

Стопп). Это рассматривалось как недоработка и вызывало неудовольствие начальства.

Центром шпионской деятельности в Москве, естественно, оказывалось германское посольство. Любое

посещение особняка в Леон-тьевском переулке приравнивалось к передаче шпионских сведений, хотя

германские подданные обязаны были встать на консульский учет, иностранные специалисты, даже перейдя в

советское гражданство, продолжали получать через посольство письма от родных из Германии. Конечно,

посольство небескорыстно опекало «своих», но каждый, кто входил в его двери, просто по определению не

мог быть шпионом.

Превращение того или иного немца в кадрового разведчика облегчалось тем, что в СССР было засекречено

абсолютно все — решения низовой парторганизации, марки паровозов, которые чинили на заводе, сорта

пшеницы, которыми засевались подмосковные поля. Фридрих Крюцнер признал себя виновным в том, что

во время торжеств «1 мая сего года проводил подсчет самолетов, пролетавших на парад». Ключевыми

словами, не требовавшими дальнейшей расшифровки в обвинительных заключениях, являлись оборонные

предприятия, воинские части, аэродромы. Вот типичный пример: «Работая и проживая на Щелковском

химзаводе, Гаррер и Меч имели связи с Щелковским аэродромом», хотя характер связи из материалов дела

никак не усматривался.

146

Шпионская работа находилась для каждого — врач-рентгенолог московской поликлиники № 20 Луи

Раутенберг «передавал сведения о пропускной способности больниц в период военного времени, состоянии

медперсонала и выявлял социально-чуждых лиц». Учительница Мария Притвиц, будучи завербованной во

время посещения посольства, обещала поставлять туда сведения «о жизни и быте населения, а также о его

настроениях», что, собственно говоря, никак не являлось государственной тайной...

2. Антисоветская агитация

Технология оформления следственных дел, в которых фигурировала антисоветская агитация, была сложнее, чем шпионских. Здесь требовалось не только признание самого обвиняемого, но и свидетельства его

подрывной работы. Вещественные доказательства — листовки, письма, содержавшие критику

политического строя, являются весьма редкой находкой в АСД эпохи большого террора, тем более у немцев, плохо владевших русским языком. Можно привести только один случай — как раз в силу его уникальности.

Родившийся в Мюнхене Алексей В. переходил улицу Горького и был сбит автомашиной. В больнице, когда

его раздевали, в кармане пиджака было найдено письмо, в котором содержались следующие фразы: «Весь

ваш поддельный социалистический блеск в глазах людей, следящих за жизнью и ее развитием, тускнеет с

каждым днем... Борьбу за построение общества, за идеалы социализма свели к борьбе за власть, за личное

благополучие, за карьеризм... дело Ленина не только искажено, но и наполовину потеряно». Экспертиза