"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг

Олимпа и которые высказывала советская пресса: каждый немец — агент гестапо. В известном анекдоте

Веймарской Германии ставился вопрос о том, что общего между гитлеровскими штурмовиками и

бифштексами, и давался ответ: снаружи они коричневые, внутри — красные. В логике сотрудников НКВД

все было наоборот — каждый из немецких эмигрантов был красным лишь внешне, пряча от глаз

посторонних свою коричневую сущность.

233 См. Сувениров О. Ф. Указ. соч. С. 165.

139

Нацистский режим прилагал немало усилий для того, чтобы представить своих политических противников в

роли уголовных преступников. Об этом писал Феликс Галле на примере дела одного из лидеров КПГ Гейнца

Неймана, которого в Германии обвинили в причастности к убийству полицейского234. Фальсификации

сталинского режима оказывались масшабнее на целый порядок. Органы госбезопасности со времен

Дзержинского ставили своей целью максимальное проникновение в общественную жизнь, сбор информации

о любых проявлениях антисоветских настроений и превентивную борьбу с политической оппозицией. В

обширных информационно-аналитических материалах, поставлявшихся спецслужбами руководителям

высшего и среднего звена советской номенклатуры, фактически содержались заготовки будущих сценариев: названия контрреволюционных организаций, их связи с заграницей, резиденты, печатные издания, методы

работы235. Можно не сомневаться в том, что читавшие эти материалы по долгу службы сотрудники органов

госбезопасности в полной мере использовали их для подготовки обвинительных сценариев.

Сталинский режим в 30-е гг. выдвигал все более жесткие критерии того, что считать правильным, а что —

девиантным поведением, причем не существовало какого-то ясно сформулированного кодекса подобных

правил. Их надо было просто «прочувствовать». Москвичи, пришедшие в гости к только что прибывшим из

Германии специалистам, выражали, например, удивление, почему в их квартире нет портрета Сталина236.

Можно не сомневаться в том, что данное упущение было тут же исправлено. Однако слишком многое из

того, что казалось нормальным в Германии (и постепенно превращалось в «аномалию» в условиях Третьего

рейха), оказывалось для эмигрантов составом преступления. Это могло быть прослушивание зарубежных

радиопередач, хранение контрреволюционной литературы, общение с сотрудниками посольств «враждебных

государств», наконец.

С одной стороны, в государственном преступлении могли обвинить любого, кто не вписывался в

стандартный образ советского человека. С другой — этот образ существовал только на бумаге, а потому и

отклонения от него также являлись формальными. Для криминального истолкования подобных отклонений в

поведении любого иностранца было достаточно минимальной «зацепки» вроде излишнего

234 Галле Ф. Указ. соч. С. 60-61.

235 «Совершенно секретно»: Лубянка — Сталину о положении в стране (1922-1934 гг.) Тома 1-8. М, 2001-2002,2008.

236 Loewenstein H.-R. Die Karl-Liebknecht-Schule in Moskau 1932-1937. Erinnerungen eines Schuelers. Lueneburg, 1991. S. 15-16.

140

любопытства, замкнутого характера, общественной пассивности, двусмысленной шутки и т. п. К

работавшему на Первом часовом заводе Фрицу Фрейману подошел удрученный коллега и заявил, что у него

«такие новости, что хоть для гестапо». Немец в ответ пошутил: «Давай продадим вместе». Последствия

этого диалога не заставили себя долго ждать.

Если в характеристике завода «Электросвет» на бригадира Карла Бега было написано, что немец однажды

появился на заводе с фотоаппаратом, то в обвинительном заключении это выглядело уже по-иному — он

якобы делал снимки заводских помещений в шпионских целях. Если кто-то из родственников того или иного

обвиняемого состоял в НСДАП или примыкавших к ней организациях, то и сам он оказывался «сторонником

фашизма». На то, что членство в них было почти принудительным, скидок не делалось. Муж сестры Эриха

Константа в справке на арест фигурирует как «активный фашист», а в обвинительном заключении уже как

«приближенный Гиммлера».

Вопросы, которые задавались немцам на первом допросе, фактически перетолковывали их биографию в

криминальном ключе. Почему так долго не вступал в советское гражданство? Почему был выпущен из

концлагеря? Почему не прекратил переписку с родственниками в Германии? Почему полгода находился на

нелегальном положении и ни разу не был схвачен гестапо?237

Рано или поздно человека подводили к ключевому вопросу: «назовите Ваших знакомых, арестованных

органами НКВД». К осени 1937 г. на него уже невозможно было дать отрицательный ответ. От каждого из

арестованных, согласно логике следствия, исходили волны потенциальной угрозы, способные инфицировать

любого из окружающих. Подобная интерпретация репрессий как борьбы с расширяющейся эпидемией