Нуар

Ступени нехотя ложились под ноги, пальцы скользили по ржавому железу перил, воздух загустел, комом застревая в горле. Реальность свернулась узким железным тоннелем, откуда был только один выход. Но все-таки был! Подсказок хватало, требовались лишь внимательность и упрямство. Хитрый грек Деметриос сумел-таки разговорить продавца в загадочном магазине, а он после первой неудачи больше не стал пробовать. А еще гравюры. Ричард Грай покупал их, платя высокую цену, но даже не попытался как следует изучить. Сегодня утром, прочитав записку, он хотел было найти те самые три, непохожие на прочие, но в последний момент решил не торопиться. Нашлись дела поважнее, да и время еще есть.

Есть время?

Внезапно Ричард Грай ощутил знакомый, не забытый еще страх. Лестница показалось уже не тоннелем, но все тем же коридором, ведущим из ниоткуда в никуда. Сейчас он откроет глаза, увидит бледный силуэт в зеркале, отшатнется, прижмется к холодной побелке… Не убежать, не скрыться, не улететь.

Во рту было солоно — из прокушенной губы вновь сочилась кровь, как и тогда, прошлой ночью. Промакнуть удалось не сразу, кровь лилась по подбородку, капли так и норовили упасть на серую ткань плаща. Спрятав, наконец, испачканный платок, Ричард Грай провел влажной ладонью по лицу, резко выдохнул. Ничего, лестница вот-вот кончится, дальше горка, дальше он знает, что делать. Времени мало, но все-таки должно хватить. Коридоры, как известно, кончаются стенкой, а тоннели выводят на свет…

Последняя ступень вела на широкую железную площадку. Некрашеный металл под ногами, ржавые перила. Отсюда он смотрел на закат.

Добрался!

Страх исчез, унесенный свежим холодным ветром. Ричард Грай оглянулся, помахал рукой. Вот он, порт! Серая ширь океана, бледное зимнее небо, резкая черта горизонта. Корабли, бетонные пирсы, красные черепичные крыши, узкие щели улиц… Когда в дальних краях он вспоминал Эль-Джадиру, первым делом перед глазами вставало именно это. Не хватало лишь заката — и острия зеленого луча.

Теперь можно было вволю посмеяться над собой, над собственным испугом — а заодно и над ночным кошмаром. Он так и сделал, улыбнулся, осторожно тронул пальцем ноющую губу. Прав Федя Липка, это еще не смерть. Прорывались и раньше, прорвемся и теперь.

Горка начиналась давно брошенным домом. Стены из ракушечника еще стояли, но крышу уже успели разобрать, исчез забор, возле полуразрушенного крыльца выросла колючая неприветливая акация. Последний хозяин завещал участок живущему во Франции племяннику, тот погиб в 1914-м на Марне, даже не успев повидать наследство. Годы шли, а старый дом так и продолжать стоять, покинутый, никому не нужный.

Ричард Грай, бросив беглый взгляд на вывороченные камни крыльца, прошел мимо пустых окон и повернул налево, чтобы выйти на дорожку, ведущую к ближайшей улице. В какой-то миг холодный ракушечник стены оказался совсем близко, на расстоянии ладони. И когда в щеку врезалась острая каменная крошка, бывший штабс-капитан успел подумать, что оступился. Лишь потом он услышал резкий, похожий на щелканье пастушьего кнута звук.

Вторая пуля ударила совсем близко, раскровянив скулу.

Третья, войдя в стену немного ниже, расщепила камень, ушла в глубину.

Падая, Ричард Грай попытался выхватить «Астру». Не успел — в лицо ударил мокрый песок, в левой руке что-то противно хрустнуло, заныла прокушенная губа.

Четвертая пуля расплескала землю в двух пальцах от сердца.

Часть четвёртая

Крупный план. Северо-восточнее Новороссийска.

Март 1920 года.

— …Родион! Родион, ты живой?

И как ответить? Во рту — каша из песка с кровью, на лице тоже кровь, по щеке словно утюг прошелся. Руки-ноги… Поди пойми, где эти руки-ноги. И чего я такой везучий? Последний раз накрыло два месяца назад, под Ростовом, перед этим — в Курске.

Правая рука все-таки обнаружилась. Я попытался ею двинуть, затем, осмелев, помахал на манер незабвенного Леонида Ильича. Будем считать, на вопрос ответил: «жмуры», как их именует поручик Фёдор Липа, на такое не способны.

Липка! Он же сейчас один у пулемета!.. Ленту может заклинить…

Привстал, все еще не открывая глаз, попытался выплюнуть набившуюся в рот дрянь, нащупал босой ногой вдавленную в грязь гильзу…

Сапог где? И где все остальные, почему тихо? Последнее, что успел услышать… Нет, не услышать — ощутить во всей красе. Снаряд от трехдюймовки ударил перед самым пулеметным щитком, тугой воздух врезался в уши, по щеке словно приложили бревном. Обстрел вели с самого утра, но лупили криворуко, на кого бог пошлет. На этот раз угадали.

Роте, похоже, амба. И всему Новороссийску тоже — вкупе с остатком того, что недавно гордо именовалось Вооруженными силами Юга России.

— Фу ты, живой, слава богу! Родион, представляешь, мы здесь одни остались, да!..

Я открыл глаза и порадовался. Присевший рядом со мной Липка выглядел вполне прилично, при руках и ногах, даже не слишком грязный. Правда, без фуражки.

— Пулемет, — разлепил я губы. — Что с пулеметом?

Светлые Липкины глаза моргнули.