Нуар

Снова топот копыт, но уже тише, дальше, глуше. Глаз я пока не открывал. Вдруг «пехтура» уже рядом? Историю Новороссийской катастрофы я помнил неплохо, но в мемуарах и на страницах научных трудов все-таки присутствовала какая-то логика. В жизни все оказалось иначе, обернувшись бессмысленным кровавым хаосом. Никто даже не пытался обороняться всерьез. Куда там горемычному, тысячекратно оплаканному 1941-му! Тогда, по крайней мере, был Вермахт, а здесь какая-то вшивая Рачья и Собачья, на треть состоящая из наших же пленных. И войск у нас больше, и пушек, и огнеприпасов. Генералов-лампасников целый полк наберется, все важные, с усами до ушей.

Значит, так нам и надо! Воевнули, чем бог послал.

Я и прежде не слишком сочувствовал «белым». Готовясь надеть шлем, искренне думал остаться в стороне от всех этих бессмысленных подвигов. Чистый лабораторный эксперимент, практическая эвереттика. Не вышло, и поздно жалеть. Проредить коммунистическую сволочь в любом случае тоже полезно. Карму улучшает.

— Родион! Эй, ротный… Родька!..

Ага, Липа нарисовался. Можно открывать глаза.

— Может, до ночи досидим, — неуверенно предположил Федор. — Вдруг у краснюков до нас руки не дойдут? Что за интерес в куче трупов рыться? Они сейчас в Новороссийск спешат, так сказать, за дуваном, да.

Мы устроились у входа в ближайшую «лисью нору» — узкий неровный лаз, вырытый вровень с дном окопа. Двоим там, конечно, не поместиться, но если начнут «зачищать», даже самая хитрая лиса не спасется, ни в окопе, ни в норе. Пальнут пару раз — и штыком для верности двинут.

Пока наверху было тихо. Воспользовавшись нежданной передышкой, Липка нашел в чьей-то кобуре еще один «наган» и сейчас неторопливо, с истинно немецкой обстоятельностью приводил оружие в порядок. Фуражка тоже нашлась — и теперь красовалась на законном месте. Я же просто смотрел в небо. Синева, легкие перистые облака, черные росчерки птичьих крыльев… Еще одна весна, для меня — уже третья в этом маленьком уголке Мультиверса. Восемнадцатый, девятнадцатый, двадцатый…

— Только бы транспортов в порту хватило, — Липка, уложив револьвер в кобуру, поглядел вверх. — Хотя при нынешней негритянской бордели я уже ни на что не надеюсь. Родион, ты у нас пророк. Так прореки, утешь, да.

Утешить поручика было нечем. Транспортов не хватит, из Новороссийска сумеет вырваться хорошо если каждый третий.

— Нет, серьезно! — Фёдор встал, резким движением оправил шинель. — Я, Родион, человек очень наблюдательный, да. Знакомы мы с тобой где-то год, и за это время ты успел заработать репутацию даже не Кассандры, а я уже не знаю кого. Нострадамуса, наверно, да. Про тебя говорят, будто ты раньше в разведке у генерала Алексеева служил, но даже если так… Ясновидцев туда, что ли, набирали?

Все верно, Липка — парень неглупый, а я не всегда вовремя прикусываю язык. Отшутиться? А собственно, зачем?

— Прорекаю, господин поручик. То, что мы сейчас видим — амба. Врангель продержится в Крыму до ноября, на Дальнем Востоке будут драться еще два года, но это уже агония. Большевизия победит, хотя и не во всемирном масштабе, и будет править… Да, еще семьдесят один год и сколько-то там месяцев. Сосчитай сам — до декабря 1991-го.

Поручик покачал головой.

— Злой ты человек, Родион! Ох, злой! Семьдесят один год, да. Пообещал бы двадцать, что ли… Постой, так ведь это у Нострадамуса было! Чего-то там задрожит, восстанет новый Вавилон, презренный город будет расти благодаря всяким мерзостям, а продлится все это, дай бог памяти… Семьдесят три года и семь месяцев, да. Если считать с разгона Учредилки, как раз и выходит… Фу, ты, а я уже испугался! Подумал, а вдруг ты и правду, того…

— «Говорили в народе друг другу: что это сталось с сыном Кисовым? Неужели и Саул во пророках?» Да зачем нам пророк, Липка? Неужели с самого начала не ясно было? После того, как в ноябре 1917-го профукали Москву, я не просто понял, прочувствовал. Там бы один регулярный батальон справился, как в 1905-м. Пленных не брать, патронов не жалеть — вот и вся тактика. Только батальона на месте не оказалось.

По небу, в густой весенней синеве, неслышно плыли белые облака. А над Москвой тогда висели тяжелые серые тучи. Снег, дождь, снова снег… Как бездарно продули! У будущих «красных» не было ничего, кроме необстрелянных работяг и непохмеленных дезертиров во главе с великим полководцем Колей Бухариным. Пушки, нацеленные на Кремль, наводили профессор астрономии на пару с австрийским военнопленным. И все равно победили. «Белая гвардия, путь твой высок…» Сапожники!..

— Ты, значит, после Москвы, — раздумчиво проговорил Липка. — А я вот раньше… Погоди-ка!..

Он стащил с головы фуражку и вновь выглянул из окопа. Повертел головой, присел, вернул фуражку на место, не забыв сдвинуть ее на затылок.

— Какая-то сволочь роится. По виду точно нестроевые, то ли обозники грабить собрались, то ли расстрельная команда по наши души… Так вот, Родион, я все понял еще в марте, после «великой бескровной», когда Государь отрекся. Не потому, что я монархист. Я не за царя, я за Империю. Разница, я тебе скажу, большая…