Нулевое измерение (СИ)

Володя посмотрел на друга. Тот сидел, понурив голову. Волосы его иссалились и неопрятно наползали на довольно четко уже определившуюся раннюю лысину.

- Хорохоришься, а струхнул.

- Струхнул. Что им надо-то?

Они снова выпили, и еще. Потом сидели и бессвязно вспоминали из детства. Твердо решили, что должны держаться вместе, что Володя обязательно переберется к нему, что плевать им на марсиан. Нет ведь такой нации или расы.

При расставании долго обнимались. Наконец Володя вырвался и, натыкаясь в коридоре на встречных, поплелся домой.

...

А с Эдиком вышло вот как. Им с Женькой тогда по шесть лет было. Эдик - на год младше. Росли вместе, как братья. А потом Эдик заболел и умер. Некоторое время спустя сидели они с Жеником в комнате и вспоминали, какой Эдик был забавный и веселый. А тут еще его смешной рисунок попался, там Женик был нарисован - волосы из головы торчат, язык высунут, руки - грабли, ноги - грабли. Тот самый, который сейчас на двери висит.

- А меня,- сказал тогда Володя, - он не нарисовал, говорит: "Не красивый". - И даже голос его похоже скопировал, потому что, как Эдик говорил, в ушах еще звучало. И вдруг слева, где никого не было, его кто-то толкает. Обернулся - Эдик. Улыбается и рисунок протягивает: "Красивый, красивый, на - смотри!" Володя обомлел, руки поднять не может, а Эдик губы надул: "Не хочешь? А просил!" И рисунок на пол бросил. Тут Женик заплакал. Эдик на него посмотрел и говорит: "Чего ты ревешь? Думаешь, я умер? Дурачки, я в туннелю спрятался." И засмеялся, как всегда звонко и как всегда спиной бултых на диван, и ноги задрал.

Выскочили они из комнаты. К тете Вере, Женькиной матери, побежали. Когда вернулись, в комнате, конечно, некого не было. Ясно - почудилось. Только, как могло почудиться, если вдвоем видели? И диван смят, и рисунок посреди комнаты лежит. На нем Володя - четыре грабли, два кружка, на каких-то ступеньках сидит, а рядом ярко-красные цветы в человеческий рост. Рисунок тетя Вера подобрала, но он куда-то потом затерялся.

Глава шестая

Володя кое-как добрался до квартиры и, не раздеваясь, повалился на кровать. И тот час словно утонул в раскаленном, липком болоте. Некоторое время мучился, надеясь перетерпеть, но через некоторое время, проклиная пьянство, поплелся в ванную. Немного полегчало. Тогда он кое-как разделся и вновь ввалился в вязкое забытье.

Нечто подобное испытывал много лет назад, когда лежал в реанимационной палате военной клиники под Тверью (на марсианах специализируются военные медики). И тогда мозг тоже пронзали ослепительные желтые вспышки, сопровождающиеся пронзительной болью. С ним долго возились и отогнали-таки боль, правда, недалеко: его то и дело достигало ее затаенное дыхание. Сейчас в раскаленном сознании сошлись два пласта жизни. Ему снились воспоминания, он вновь ощущал, как горячий туман пропитал глаза, как приглушились, словно завернутые в вату, звуки. Вокруг что-то происходило, и он видел это, но обессиленный мозг не понимал уже сути. Но каким-то образом в этом алкогольном бреду присутствовал Антон...

На Земле Володя продержался почти десять лет. Первый год прошёл тяжело, но сносно, а потом как будто что-то сломалось. Резко, сразу: тяжелый обморок, военный госпиталь, палата реанимации. Более суток метался в кровати, опутанный проводами и трубками. А когда туман чуть рассеялся, от высокого прямоугольника окна наплыл на него, сгустившись, широкий избела-серый, словно вымоченный в тени, силуэт, и прокатился гулкий, как искаженный третьим эхом, голос.

А через несколько дней окончательно придя в себя, увидел и обладателя этого голоса: рослого мужчину в халате с закатанными рукавами. Мощные запястья, шея борца. Ну и доктор! Осмотрел, послушал пульс, проверил каким-то прибором, а потом проговорил очень серьезно:

- Да, молодой человек, вы нас вчера чуть было не озадачили, - и добавил, - сегодня еще поболейте, а завтра начнем поправляться.

Володя не поверил в 'начнем поправляться' - так было худо. Но к вечеру полегчало, и в эту ночь он впервые за несколько недель спокойно заснул. А посреди ночи проснулся. Не от боли, а от внезапно охватившей его безысходной и непреодолимой тоски. Невыносимо в пятнадцать лет не иметь прибежища во Вселенной.

Утром был обход, и командовал на нем вчерашний доктор - главврач Александр Прохорович Климов.

- Не мужское это дело, - сказал он, строго взглянув на володин распухший нос. - А, тем более, в военном госпитале. - Потом повернулся к сестре: "Подберите ему корсет и с завтрашнего дня можно вставать. Пусть гуляет по садику". И снова к нему:

- Скакать сам не станешь, а с наклонами осторожней. И ничего тяжелей ложки. Понятно? Позвоночник беречь! - Он посмотрел на Володю, и будто что-то вспомнил, - Поставьте-ка здесь еще кровать. Что он, как генерал, один в палате? Подселим платника. Есть там один кандидат на обследование.